комедии. – Губы его скривились в горькой ухмылке. – Или же ваша консумация свелась к торопливым неуклюжим ласкам где-то за колонной или грязной гардиной, как будто ты какая-то кухарка и лучшего не достойна. А может быть, это и вовсе было изнасилование…
– Том… – предостерегающе одернула его моя мать.
Но он не обратил на это внимания.
– Холланд ответит за это, – повторил он. – Я затравлю его…
Я стояла между матерью и дядей, чувствуя на себе всю тяжесть их совместного отвращения. Что ж, сейчас на сострадание рассчитывать не приходилось. Впрочем, я и не ждала его от них. Мой выбор в тот день, мой собственный выбор, потому что Томас не подбивал меня ни на что такое, чего я не хотела бы сама всем своим сердцем, балансировал на шаткой грани между пристойностью и скандальной непристойностью. Я всегда знала, какие ожидания связываются со мной, и всегда отметала это в сторону. Сознательно. С искренней радостью и удовольствием.
Но в этих четырех стенах радости не было и следа. Не видела я радости и в своем будущем, ближайшем или отдаленном. Ну что ж, я сделала это. И пути назад уже нет.
И я ровным голосом возразила, упирая на единственный факт в этом сложном хитросплетении обстоятельств, в котором была абсолютно уверена:
– Томас Холланд не соблазнял меня, сэр.
Это не так уж и трудно, решила я, чувствуя прилив храбрости. Спина моя выпрямилась, как валлийская стрела, подбородок гордо поднялся, руки свободно опустились по бокам. Я была из династии Плантагенетов, в моих жилах текла королевская кровь, и моему дяде меня не запугать. Под его гневом я не стану растекаться дрожащей лужицей раскаяния и сожалений. Королева Филиппа приложила немало сил, чтобы привить мне свою мягкость хотя бы частично, но безуспешно. Это было против моей натуры. И сейчас я призвала на помощь весь свой бунтарский дух, несмотря на то что поклялась себе держать свой непростой нрав на коротком поводке.
– Этого не может быть, он должен был это сделать. – Мой дядя отмел мое спокойное суждение, резко рубанув рукой воздух. – Это должно было произойти против твоей воли, потому что, видит Бог, иначе это полностью идет вразрез со всеми моральными устоями твоего воспитания.
– Это было совсем не против моей воли. Я сама этого хотела. Мы оба хотели.
– Тебя растили не для того, чтобы ты стала шлюхой, Джоанна.
Губы его брезгливо скривились, и на моих щеках от унижения проступил густой румянец.
– Я не шлюха.
– Ты обручилась с человеком без роду без племени, да к тому же еще не получив на то разрешения. Как можно быть такой опрометчивой и легкомысленной?
От этих слов все мои благие намерения держаться скоропостижно скончались. Мгновенная вспышка ярости за то унижение, когда он назвал меня шлюхой, подтолкнула меня к немедленной и неуместной мести.
– Я не первая в нашей семье, кто выходит замуж без разрешения, сэр.
Моя
