Твой отец действительно был расстрелян, а ты мне врала все это время?
– Ванечка, как твой экзамен?
– Экзамен теперь не имеет значения. Ты, выходит, врала всем – мне, ребятам, комсомольской ячейке…
– Ваня, зачем теперь об этом говорить, это было давно, об этом все забыли.
– Ты завтра пойдешь и расскажешь всем – пусть они увидят твое истинное лицо! Комсомолка, умница, отличница!
– Хорошо, – она опустила голову и заплакала.
В течение вечера они не сказали друг другу ни слова, а назавтра вся страна узнала о смерти Сталина. В тот день Иван впервые напился до потери сознания и пьяный, сидя на кухне, плакал, последними словами ругая врагов народа. После этого он начал пить чуть ли не каждый день.
Через полгода Варвара Степановна написала дочери, что скоро будет свободна. Надежда предложила матери приехать в Ленинград, но та отказалась.
«Тяжело мне, Надюша, столько пришлось пережить, что среди старых друзей и знакомых я себя уже и не мыслю. Здесь – Сибирь, все совсем другое, но словами этого не объяснишь, тут только можно увидеть и почувствовать. Народ разный, со своими обычаями и привычками, и душу никто вопросами не бередит. Да и перед тобой я виновата – хоть и не по своей воле, но лишила тебя матери и нормального детства. Перед Ленинградом моим тоже виновата – в тяжелые дни блокадные не была с ним рядом. Нет мне дороги назад, но ты надумаешь – приезжай, привези моего внука, зятя привези. Пиши, не забывай свою маму».
Надежда собиралась поехать навестить мать, но все откладывала поездку из-за семейных проблем и трудностей с деньгами. Через три года она получила диплом инженера, быстро продвигалась по служебной лестнице, и у нее почти не было свободного времени.
Иван бросил институт, не окончив второго курса, и теперь пил по-черному. Он приводил сынишку из детского сада, кормил и сажал играть в уголке с заводными игрушками. Сам же вытаскивал из сумки одну из бутылок водки, купленных по дороге домой, ставил перед собой на стол и начинал опустошать – медленно, глоток за глотком, стакан за стаканом. Потом доставал вторую. Он пил и разговаривал сам с собой.
– Я – никто, а с ней главный за руку здоровается! Смотрел как давеча – ласково! Может, у них и есть что, она ж от меня теперь нос воротит, не хочет мужа законного в постели приласкать! Грязный я ей, видите ли, плохой! А этот новый главный – как на нее смотрит?! Как на суку! Глаз не отводит!
Однажды Миша попросил:
– Папа, дай мне тоже этой водички из бутылочки, я пить хочу.
Яхов посмотрел на сына и прослезился.
– Такие же у тебя глаза, как у меня, и судьба будет такая же – надсмеются над тобой за глаза! – он плеснул в детскую кружечку водки. – Пей, сынок!
– Щиплет! – заплакал Миша, хлебнув водки.
– Пей! – Иван стукнул по столу кулаком. – Пей, мужчиной будешь!
Мишка
