style="font-size:15px;"> – Уиллу, – тонко улыбнулся Роб, – все равно, с кем рубиться, лишь бы рубиться. Они оба – храбрые парни и отличные воины, но по мне, чем драться с тобой, лучше договориться.
– А с чего ты взял, Робби, что я стану тебе верить?
– С того, что, кабы я пришел от моих братьев, ты был бы уже мертв, – логично отвечал Роберт. – И то, что твои кишки, Белокурый, еще внутри тебя, а не на полу – вполне достаточная рекомендация.
– Допустим. Но ты не любишь братьев, Роб, – заметил Патрик, – ты их даже не слишком-то ценишь, придя договариваться со мной без их ведома. Ладно, мне только на руку. Но тебе-то самому это зачем?
Роберт помолчал минутку, потом вдруг ответил:
– Я хочу тебя, Босуэлл. Возможно, я даже влюблен. Я буду драться вместе с тобой, даже если никто из наших тебя не поддержит. Я не пойду с тобой против них, не надейся, но я и не пойду с ними против тебя. Хочешь – принимай мой клинок, хочешь – откажись, но учти, рука Леди-Эллиот ничуть не слабей, чем лапы моих старших братьев. Я тебе пригожусь, Белокурый.
– Не знаю, что мне мешает убить тебя, парень, – пробормотал Патрик, ошеломленный таким признанием. Он заметил, как Робби поглядывает на него при встрече, но не придавал этому особого значения и никак не ожидал, что Леди-Эллиот так легко сдаст все свои карты. Патрику до сей поры не приходилось иметь дела с содомитами, и он сию минуту не мог решить – считать ли ему себя кровно оскорбленным или просто посмеяться над подобной претензией Эллиота.
– Не, можешь попробовать, конечно, – флегматично согласился Робби, – но, может, у меня еще один ножичек – в чулке… и потом – за что убивать-то, за слова? Я ж не поимел тебя против воли. Ну, поцеловал – да… подумаешь, велика обида!
От напоминания о поцелуе Белокурого слегка подмутило. Стоящий напротив Хепберна Леди-Эллиот выглядел, как девица, и голос у него был вчистую девичий, мелодичный, и рожица лукавая и кокетливая, и при том Патрик знал, что на совести этого внешне безобидного, обаятельного парня, разве что двумя годами старше Белокурого, уже человек двадцать христианских душ.
– Ты и чулки носишь? – спросил Патрик, находясь еще в несколько пограничном состоянии ума: его не покидало ощущение нереальности происходящего.
– Так баба я или кто? – отвечал Леди-Эллиот. – Ношу, конечно!
И задрал подол до подвязки. Голенастая и волосатая, но ровная нога в чулке, вышитой лентой перехваченном выше колена – этого зрелища Белокурый уже не выдержал, фыркнул, и оба заржали в голос.
– Послушай, Робби, – сказал, вволю отсмеявшись, Хепберн. – Предложение лестное, что и говорить, но ничего не выйдет. Тебе наша сделка без надобности – мне по вкусу девчонки, и вряд ли они мне когда-нибудь прискучат.
– Слухи, стало быть, врут?
– Слухи всегда врут, Роберт…
– А ты пробовал с мужчиной? – осведомился Роберт, и глаза его остро блеснули.
– Нет, –
