минуту или около того теософка безмолвствовала, прожёвывая новое. Наконец нашла в себе силы выговорить: – Признаться, не ожидала. Вот это… очень неплохо. «Атомная бомба» – великолепно! – вскричала Минцлова. Даже лорнетка была забыта. – Советую усилить. Поставьте: сверхвоплощённой гекатомбой или что-то вроде. Запишите, потом не вспомните!
– Ах, не утруждайте себя, – забормотал Боря. – Мне приятна ваша похвала, тем паче я так редко её удостаиваюсь, но… Вздор, мелюзга, дребедень, – не более. Если отсюда и выйдет что-то пристойное, то в нескором будущем… Анна Рудольфовна, оцените законченное. Первая строфа: «Довольно: не жди, не надейся – рассейся, мой бедный народ! В пространство пади и разбейся за годом мучительный год!»
– Великолепно! – с чувством отчеканила Минцлова. – «Рассейся-разбейся»! Но почему же только год? Усильте! «Декадой мучительной год». Декада ведь – десять лет? Когда буду жечь ваши рифмы… то есть, когда будете жечь свои рифмы, – запуталась Минцлова, – эти вещички оставьте. Пригодятся. И всё же не отступаюсь от своего мнения: вам нужно учиться. Частыми медитациями расширять духовные горизонты. Я сведу вас с людьми – они знают всё и всем правят. Это – друзья: мои, ваши, каждого человека в мире. Они избегают привлекать к себе внимание, не требуют награды за добрые дела. Они – будущие пастыри заблудшего человечества. Визионеры, мудрецы, эзотерики. Свободная организация людей. Розенкрейцеры! Новые Рыцари с большой буквы! Под их руководством вы включитесь в работу над новой религией, которую должно привести взамен устаревших…
Минцлова ворковала, сваливая из бесспорных аргументов курган. Под звуки её грудного голоса прикорнула в своём узилище обычно беспокойная синица. Поэт упрямился.
– Изволите послать на вокзал за билетами? – настаивала Минцлова. – Италия ждёт нас! Не бойтесь, я буду сопровождать вас. Вы не пропадёте на чужбине. Я, сама опытная теософка, поведу вас тропой знаний. Наконец, я отведу вас к «ним». У меня есть пароли! У меня есть ключи! Вас – пустят.
– У меня незаконченные дела. Я ещё не готов бросаться сломя голову в путешествие.
Минцлова потянулась к нему хищными губами, надвинулась огромным лбом, ядром живота и парой арбузных грудей.
В голове у Бори вспыхнуло воспоминание о большой и горькой страсти – Любови Дмитриевне. Всё начиналось прекрасно: исступлённые вздохи, молниеносный обмен взглядами, немое томление в разных концах комнаты, уступающее место декламации неуёмного количества стихов, а кончилось… антиэстетически. С тех пор Боря не терпел назойливости.
– Мне пора. Меня ждут, – пискнул Бугаев и стал пробираться к выходу.
Минцлова, проявив удивительную для своей комплекции резвость, подкатилась к двери и до хруста крутанула ключ в замке. Светясь от гордости за свою проделку, уронила ключ в декольте. Лицо Бори Бугаева перекосилось новым приступом отвращения.
– Выйти хочешь? Ныряй! – растянула Минцлова жирные губы в улыбке, которая будто явилась результатом
