я на булавах биться хочу, – выкрикнул он и с любопытством уставился на деревянный настил, щедро заваленный новым оружием.
– Какой прыткий, – усмехнулся сотник. – Дай срок, разберусь в кузне, да погоняю тебя. Еще пощады просить станешь.
– Не стану.
Взяв с наковальни отдельно от прочего оружия лежавшие парные мечи средней длины, княжич повертел их, взмахнул руками, рассекая воздух, с силой опустил вниз, послушал, махнул в стороны крестообразно, восхищаясь изяществом и лёгкостью клинков. Положив мечи на настил, легонько коснулся рукоятей, погладил, с интересом разглядывая и любуясь красивыми витыми косами.
– Не по чину мне пощаду вымаливать, – повернулся княжич к сотнику.
– Ишь ты каков! Не по чину! А помнишь, как ты десяти годков от роду на коне первый раз в поле выезжал? Тоже тогда хорохорился! И что? Скинул тебя гнедой. Хвала духам и богам вышним из-под копыт достать успели! – усмехнулся воин, с улыбкой поглядывая на княжича. – Говорили тебе – не объезжен конь. Куда? Ан нет, и слыхивать ничего не желал. «Велю» и все тут!
– Нет в том моей вины. Конь чего-то спужался. Вот и встал на дыбы, – попытался оправдаться княжич, от смущения зардевшись, словно девица красная.
Отвернувшись, чтобы сотник не заприметил его смущения, вновь принялся разглядывать аккуратно сработанные мечи. Ивач, улыбнувшись, хмыкнул:
– То верно! Да и ты оказался не робкого десятку. Упал, а не плакал. По всему видать было – спужался, да виду не показывал и на подмогу никого не звал. Я тогда еще князю Мстиславу сказывал, что из тебя выйдет добрый наездник.
Говоря это, сотник брал с настила один меч за другим. Вытягивал руку вперед, проверяя прямоту лезвия, рассекал им воздух, прислушиваясь к ровному свисту, клал на ладонь, раскачивая клинок из стороны в сторону. Мечу не до́лжно подвести воинов в случае набега. Посмотрев весь ратный арсенал, старательно сработанный за последние дни кузнецами, Ивач довольно кивнул и вышел из кузни на внутренний двор.
– Эх, хорошо-то как! – выдохнул княжич, выходя за сотником следом.
Ивач смерил княжича потяжелевшим взглядом и глухо произнес:
– Хорошо, да тихо. Уж больно тихо в последние дни. Быть беде.
– Просто ветер сник, светило к закату пошло, вот и стихло вокруг. Чего понапрасну страху нагоняешь, – кивнул княжич на притихшего Ончутку, мальца лет одиннадцати, завсегда крутившемся подле ратников. Его отец, Гридя, служивший подручником у сотника и отвечавший за оружейные и ратные доспехи, целыми днями проводил в кузне. И сынишку к делу приучал старательно.
– Могёт быть и так, княже. Быть беде али нет, то лишь духам да бога́м вышним ведомо, – глядя на небо вздохнул Ивач.
– Тебе по нраву пришлись парные мечи?
За спиной княжича раздался робкий тоненький голосок. Владислав и Ивач обернулись. Пред их взорами предстал Ончутка, тянущий за рукав упиравшегося великовозрастного
