пухлыми губками. Его мать смотрела на Катю огромными зелеными глазами, вокруг которых легли черные круги.
– Помнишь, Катя, когда в открытой печати появились последние публикации твоего отца? – спросила она.
В глазах Кати мелькнуло недоумение.
– Нет. Ритка, родная, причем тут это?
Ровным голосом Маргарита продолжала:
– Это был восемьдесят третий год, мы выступали на международной конференции нейрохирургов и доложили о своих последних результатах. Госбезопасность тогда обратила внимание на нашу работу, поскольку Максим Евгеньевич указывал на изменения личности, которые возникали после наших операций. Все, связанное с изменениями человеческой психики, в то время бралось под контроль КГБ, на эти работы выделялись огромные средства. Твоему отцу дали целый институт, разрешили самому набрать штат сотрудников. Зарплаты у нас были огромные, мне даже, ты помнишь, дали комнату в общежитии – это при тех-то ограничениях с пропиской в Ленинграде! Естественно, мы все давали подписку о неразглашении и не могли публиковать полученные результаты нигде, кроме как в отчетах для служебного пользования. Тем не менее, в нашем распоряжении было новейшее медицинское оборудование, самые лучшие медикаменты, а для опытов нам закупали любых экзотических животных – от крыс редких пород до приматов. Мы также оперировали – тяжелые случаи злокачественной шизофрении, когда шанс на выздоровление был равен нулю. Обычно после операции наступало улучшение, во многих случаях пациент выглядел совершенно здоровым и мог вести нормальную жизнь. Разумеется, подобное психохирургическое вмешательство применялось лишь в стопроцентно неизлечимых случаях, поскольку оно полностью меняло личность больного и в достаточной степени травмировало мозг – за шесть лет мы прооперировали в общей сложности около пятидесяти человек, часть операций окончилась неудачей. Разумеется, этого было недостаточно для того, чтобы сделать какие-то обобщающие выводы.
– Ритка, – не выдержав, прервала ее Катя, – я помню то время, папа иногда сутками засиживался на работе, весь прямо горел. Мы тогда ничего не знали, ты мне можешь рассказывать и рассказывать – я готова слушать до бесконечности. Но сейчас решается судьба моего брата, твоя судьба, судьба Максимки. Пожалуйста, давай…
– Не перебивай, Катя, дай договорить! Дальше: в восемьдесят девятом нашу тему закрыли, институт разогнали – перестройка, свобода слова. Правозащитники вдруг вытащили на свет, что наши работы связаны с влиянием на психику человека. Какие-то международные организации потребовали прикрыть наш институт, и этот придурок Горбачев пошел у них на поводу. Максим Евгеньевич бился, пытался доказать, что направление института связано с психиатрией, но ему заявили, что наша статистика излечения больных недостаточна, – с губ Маргариты сорвался едкий смешок, полный горечи и злобы. – Ха! Зато теперь у меня статистики через край! За последние годы я прооперировала сотни людей – здоровых,
