ухмылялся и смолил сигарету. Мне тоже захотелось курить. Но я не хотел просить сигареты у Криса, ведь я сказал ему уже, что не курю табака. Так оно в общем-то и было до сегодняшней ночи, пока Мали не стала тянуть на себя мою рубашку. При этом она смотрела на сцену и кричала что-то вроде: «О-о-о!» и «А-а-а-и-и!», закрывала глаза и тут же их открывала.
– Сколько тебе лет, Мали? – спросил я.
Она показала на пальцах: «Девятнадцать. А тебе?».
Я призадумался, сколько раз мне надо раскрыть перед ней обе ладони, чтобы насчитать свой возраст, и решил скостить себе пяток лет.
«Тридцать» – так же, как до этого Мали, сказал я руками.
На самом же деле, когда мне было тридцать, я был не здесь и не с теми людьми. Я был женат, по утрам выгуливал собачку Дору на поводке и был уверен, что проживу так остаток жизни.
Когда мне исполнилось тридцать один, Дора умерла, а с женой мы развелись. Все эти факты ты вскоре узнала обо мне, Марта, и часто спрашивала потом: «Почему так вышло?».
А я отвечал, что Дора отравилась чем-то на улице – я не был чересчур внимательным хозяином и безупречным дрессировщиком. Я даже не знал, что подобное может произойти с любой собакой, и уже происходило не раз в нашем городе, на нашей же улице.
Дослушав, ты говорила:
– Мне очень жаль, Джей. Но я сейчас не о собаке.
Тогда я говорил:
– Знаешь, я не был чересчур внимательным супругом и безупречным любовником. Жена подала на развод и вскоре вышла замуж за другого мужчину. Я даже не знал, что подобное может произойти с любой семьей, и уже происходило не раз в нашем городе, на нашей же улице.
Ты понимала, что отчасти я шучу, и переставала спрашивать.
Но я не могу назвать свой шутливый тон безразличием или способом уйти от проблемы. Если бы ты спросила меня сейчас, дорогая Марта, я повторил бы все слово-в-слово. Потому что я так и не нашел вразумительных ответов на вопросы о моей непродолжительной семейной жизни. Впрочем, я недолго искал. Я отпустил то свое прошлое достаточно легко, гораздо легче нашего с тобой прошлого.
И теперь уже сам спрашиваю у себя: «Почему так вышло?».
Возможно, весь фокус в том, что тогда я не позволил себе упиваться горем, пропустил момент истинного страдания, а наверстывать муку годы спустя – непомерная глупость. Все равно что сказать: «Я не буду плакать сегодня на похоронах, потому что завтра у меня важный экзамен. Я поплачу через две недели, когда завершу сессию.» Пережить боль можно только здесь и сейчас, в моменте, когда тебе истинно больно. Это нельзя отсрочить и выставить с пульта на паузу как скучный фильм, чтобы пойти покурить или приготовить обед. Ты либо принимаешь свое состояние, отдаешься ему целиком, либо убиваешь навсегда.
Сейчас я помнил все до мелочей и скучал по каждому мгновению, прожитому рядом с тобой, Марта. Я не желал забывать
