Выйдя на дорогу, солдат остановил первый же фургон.
– Довезешь до гарнизона в Крючьях. – Не обращая внимания на протестующие возгласы хозяина, мы перевалили начавшее деревенеть тело через борт.
– Куда? Полотно! Там же полотно! Кровью испачкаешь!
– Заткнись… – Солдат вдруг оперся о высокое колесо фургона. Сморгнул, встряхнул головой, покачнулся. Я поддержал его, схватил под локоть.
Удар с разворота в челюсть отправил меня в грязь. Кулак плотно прошелся по скуле – перед глазами потемнело. Я сел, пытаясь разобраться с разбегающимися мыслями. Застонал, ощутив наливающуюся боль. Солдат потер костяшки, рассеянно оглянулся и бросил мне:
– Проваливай.
Развернувшись, он захромал в хвост обоза.
Пытаясь встать, я оперся о деревянную спицу. Фургон тронулся. Колесо подняло меня на ноги, волоча вперед. В ладони вонзились мелкие занозы. Шатаясь, я отошел в сторону. Ладони горели. Я встал у обочины, чтоб вынуть деревянные иглы. От затора не осталось и следа, и на дороге стало свободнее. Девочка! Я сплюнул. Кровью. Мне надо срочно найти девочку. Это я помнил очень четко. Вот только никак не мог сообразить – с чего начать поиски?
От непосильной умственной работы меня избавил всадник. Он промчался мимо на огромном, аспидно-черном коне. Я едва успел отскочить прочь – алое полотнище плаща наотмашь хлестнуло по лицу. Резко натянув поводья, он заставил жеребца взвиться на дыбы, развернул упирающееся животное и смерил меня долгим, насмешливым взглядом.
Липкий, холодный комок, собравшись где‑то под сердцем, подкатил к горлу. Ладони мгновенно вспотели, во рту пересохло. Никогда в жизни я еще не чувствовал себя таким беззащитным. А всадник, играя, заставлял коня гарцевать на месте. Раззадоренное животное дико всхрапывало, кусало удила.
– Оставьте, если вы покалечите его, он не сможет идти.
Эти слова, произнесенные усталым, бесцветным голосом, принесли мне невероятное облегчение. Я резко, всем корпусом обернулся.
Этот всадник был облачен в стальную кирасу, защищавшую мощный торс. Шлем и мелкозернистая кольчужная сетка скрывали лицо, рука в кожаной перчатке сжимала длинное черное копье. Стальной наруч был испачкан запекшейся кровью. К седлу у бедра крепился небольшой щит с изображением сгорающей в желтом пламени черной птицы. Взгляд мой уперся в навершие спрятанного в ножны меча.
Опустив копье, воин слегка ткнул меня острием в плечо, очевидно, приказывая поворачиваться и идти. Признаться, я повиновался с радостью. Именно он опрокинул, развернул бесновавшуюся толпу назад: он или приведет меня к девочке, или поможет ее найти. Почему‑то я был в этом абсолютно уверен. Маньяк на вороном жеребце громко расхохотался и, все еще смеясь, убрался прочь.
Пока мы шли к самому хвосту обоза, я высматривал девочку среди вяло плетущихся телег. Ее, однако, нигде не было видно. Когда обоз, наконец, ушел вперед, я увидел толпу
