он, нарушив равномерное движение в связке. – Кем ты себя мнишь?
– Если ты мне не поможешь, я… – Губы внезапно пересохли. – Я сдам тебя Вадимиру!
– Да? – Кажется, я развеселил его. – И как же ты это сделаешь? Расскажи, мне очень любопытно.
Облизывая пересохшие губы, я в последний раз прикинул, все ли правильно рассчитал.
– Я не только сдам тебя, Кат… – тонко выдержанная пауза позволила мне заметить чуть дернувшийся уголок глаза, – я расскажу капитану, кто именно обещал всеми силами помогать Белгру.
Он растянул губы в улыбке.
– В такие байки не поверит даже Вадимир.
Это не вселяло надежд, обыкновенный грабитель видел меня насквозь. Но я уже не мог отступить.
– Конечно, я не прибегу и не стану выкладывать ему все на тарелочке… Но если я буду молчать… Откажусь отвечать на любые вопросы… Скажу, что скорее умру, нежели признаюсь хоть в чем‑нибудь… – Я снова склонился к самому его уху и зашептал, не в силах остановиться: – Как ты думаешь, долго ли будут нас пытать, прежде чем повесят, в этом случае?
Выложив все, я понял, что меня слушает связка до последнего человека. Слушает молча и очень внимательно.
– Нет, ты точно спятил… Ты этого не сделаешь, – Сет уже не пытался отстраниться. Мы шли в ногу, плечо к плечу, сцепившись взглядами, за нами наблюдала вся цепь, и я затылком чувствовал, что и мальчишка, задремавший было на ворохе корзин, встрепенулся и, сонно протирая глаза, повернул любопытный нос в нашу сторону.
– Сделаю. Если не покину обоз сегодня же… сделаю! Мне все равно уж будет. – Я врал вдохновенно, потому что и сам верил лжи. По крайней мере, на тот момент. И, кажется, Сет дрогнул.
– Посмотрим, – буркнул он, отворачиваясь.
И мы пошли дальше. Связка молчала, бросала временами косые взгляды, но все чаще и дольше, понурив головы, смотрела под ноги. Чем выше вставало солнце, тем труднее было идти. Грязь сначала загустела, потом засохла комьями и наконец осыпалась мелкой рыжей пылью. Ярко-рыжей, почти красной пылью. Я так устал, что, лишь когда вздымаемая десятками ног, колес и копыт взвесь начала подниматься клубами и окутала нас облаком, вяло подумал, что действительно нахожусь далеко-далеко от родных суглинков и черноземов. Люди кашляли и прятали лица в ткань – натягивали на нос широкие вороты рубашек, я же пытался защититься майкой, долго не мог зацепить тугую резинку и, наконец, орудуя зубами, кое‑как справился. Я уже давно не чувствовал под собой ног, но больше всего мне хотелось пить. Я с нетерпением ждал вечера. Мне казалось, что у меня появится шанс.
Лучи, падающие с ясного неба, впивались в плечи раскаленными иглами, выжигали глаза, заставляя опускать голову, поливали спину нестерпимым жаром. Долгожданные сумерки принесли некоторое облегчение, а с наступлением темноты был объявлен привал и разложены сторожевые костры. Обоз, днем вялый и разморенный, ожил.
Мы опустились на горячую, разогретую за день землю. Люди рядом жаловались на затекшие
