что такое чинар? – Наум Исаакович аккуратно вклеил лист в гербарий:
– Восточный платан. Лермонтов о нем писал, знаешь эти стихи? – с кованой скамьи раздался холодный голос:
– Дубовый листок оторвался от ветки родимой
И в степь укатился, жестокою бурей гонимый;
Засох и увял он от холода, зноя и горя…
Голубой алмаз сверкнул на загорелой шее, открытой вырезом местного цветастого платья. Маша носила кольцо, как кулон:
– Собирай гербарий, милый, – велела она мальчику, – пойдем заниматься.
На палисандровом дереве старинного рояля горели свечи в серебряных шандалах. Маша заметила, что кое-какая обстановка нынешних правительственных дач сохранилась с царских времен:
– Здесь стояли особняки колониальной администрации, – она бездумно перелистывала ноты, – в долине работала узкоколейка, – дачные поезда приходили в Фирюзу из Ашхабада. После революции рельсы разобрали:
– Теперь сюда приезжают на машинах, – Маша прислушалась, – Мотя спит, мне показалось, – товарищ Котов, как называл себя Эйтингон, распрощался с ней после ужина:
– Меня ждет турецкая баня, – весело сказал он, – здесь оазис, но я пропылился после сегодняшних прогулок, – ветер приносил в Фирюзу рыжую пыль пустыни. На юге, за государственной границей, лежал Иран:
– До которого четверть часа ходьбы, – Машины пальцы подрагивали, – проклятый Гурвич водил Мотю на заставу, – ей дорога с дачи была закрыта. Мотя вернулся на виллу в восхищении. Мальчику подарили искусно выточенную деревянную игрушку:
– Он теперь играет в пограничников, – вздохнула Маша, – там не только здание, но и столбы, и солдатики и собаки. Не хватает только колючей проволоки, – Мотя заявил, что тоже хочет охранять государственную границу:
– Вырастешь и пойдешь в армию, – серьезно сказал сыну Саша, – я служил на дальнем участке, – Маша сомневалась, что Гурвич говорит правду:
– Он не служил, но не в армии, – женщина раздула ноздри, – он в Комитете с юных лет. Из-за него погибла наша группа на Северном Урале. Проклятая тварь, я не могу его больше терпеть, – она вспомнила новый шрам от ранения, увиденный ей у Гурвича в Крыму:
– Его опять не пристрелили, – Маша жалела, что ей не добраться до оружия, – я верующий человек, но я первой разрядила бы в него пистолет, – Гурвич не держал дома ничего опасного. В санатории он водил Мотю в тир:
– Но никогда не приносил пистолет в номер, – хмыкнула Маша, – нет, надо действовать по-другому, – она ненавидела себя за желание покинуть СССР:
– Мой сын здесь, – каждый день повторяла себе женщина, – я обязана его спасти. Но как, – Маша подавила желание опустить голову в руки, – я не знаю, где Феденька. Его могли отдать Журавлевым, но могли и отправить в детский дом, сменив ему имя и фамилию. Ему
