освободился от предчувствия общей для всего участка беды. Теперь все, что происходило, стало его личной бедой и заботой. И думать он стал соответственно.
Лысов строго, придирчиво огляделся. В НП набилось порядочно народа: наблюдатели, связисты – свои и артиллерийские, связные и загнанные под накаты НП огневым налетом минометчики, саперы, артиллеристы…
В иное время Лысов сразу же разогнал бы всю эту шарагу – непорядок же! – но в этот раз только мрачно и придирчиво оглядел их – все оказались с оружием – и подумал, как это он хорошо сделал, когда приказывал хранить на НП ящик ручных гранат, и неожиданно про себя решил: на контратаку всего этого воинства хватит, а вслух он спросил:
– Связь с Чудиновым?
– Прямой нет, – извиняюще сообщил младший лейтенант. – Линию сечет.
– Соединяй вкруговую.
Пока соединяли, немцы бросились в атаку, и Лысов, окруженный тяжело дышащими людьми, смотрел через стереотрубу и видел, как стали падать солдаты в проходах и на своих брустверах. Поначалу он оценил работу жилинского отделения, даже почувствовал что-то вроде признательности к нему, но внутреннее озлобление против связного не прошло. Потом, когда первые немцы вскочили в батальонные траншеи, он совсем распалился и вслух сказал:
– Что ж он, дурак, не туда бьет.
Никто не понял, о ком говорит комбат, как не поняли, что его больше всего волнует, но на всякий случай отодвинулись от амбразуры.
Лысов не сомневался, что противник не слишком силен. Если он даже закрепится в траншеях переднего края, батальон выбьет его если не сразу же, так ночью. Да и сам противник не дурак. Не станет закрепляться в низинке. Тут нужно рвать вверх, ко вторым траншеям. Правда, можно было подумать и о том, что этот рывок всего лишь отвлекающий маневр, а главный удар он нанесет попозже или в стороне, но Лысов опытом своим, особым, накопленным только в боях чутьем знал – это всего лишь разведка боем. Проверка, как русские держат оборону, какие у них силы.
Выходило, что именно его батальон и он лично держат сейчас экзамен и перед противником за всю оборону в целом, и перед своим начальством. Он верно своим военным чутьем угадал состояние командира полка – тот наверняка уже на своем НП и тоже наверняка уяснил обстановку, доложил о событиях в штаб дивизии, а оттуда небось уже сообщили и в армию.
Вот так и встал капитан Лысов во весь рост перед всеми вышестоящими штабами и начальством.
Пришел его час.
Теперь он, кажется, помимо своей воли выработал и план контратаки, и определил свое место в бою. В ином положении он наверняка остался бы на НП, а комиссар возглавил бы контратаку. Поднять, воодушевить бойцов личным примером, первым рвануть на огонь врага – прекрасно опасная привилегия политработника, комиссара. Но теперь и командир стал как бы комиссаром. И Лысов уже знал, что сам поведет людей в бой. Поведет, потому что иначе нельзя. Как человек, облеченный и новыми, партийными, правами, и
