хватит. Не надо плакать. Сейчас мы вместе поедим. – Он кормил девочек со своей тарелки и по их требованию иногда клал и себе в рот маленький кусочек. Девочкам понравилась новая игра, и они развеселились.
Обед прошел незаметно, и вскоре Мумтаз взяла кастрюлю и половник, чтобы помыть под краном на улице. Ашраф ее остановил.
– Я хотел поговорить с тобой до обеда, но ты раскричалась.
– Теперь я тебя слушаю.
– Я о том… о том, что творится сейчас повсюду.
– Что творится?
– Хочешь, чтобы я рассказал об этом при детях? – сердито прошептал Ашраф. – Не прикидывайся глупой. Раньше или позже беда и сюда придет. Как бы ни сложились обстоятельства, отношения между двумя сообществами никогда не будут прежними.
Он увидел испуг в глазах Ишвара и Нараяна и быстро добавил: «К нам это не имеет никакого отношения, мальчики. Мы навсегда останемся семьей – даже в разлуке».
– Но, дядя Ашраф, нам не надо расставаться, – сказал Нараян. – Мы с Ишваром не собираемся пока уезжать.
– Да, я знаю. Но тете Мумтаз, детям и мне придется уехать.
– Мой бедный господин совсем сошел с ума, – не выдержала Мумтаз. – Хочет уезжать. С тремя малютками? Куда ты хочешь ехать?
– Туда же куда все. Надо пересечь границу. А что ты предлагаешь? Сидеть и ждать, когда ненависть и безумие придут к нам, вооруженные саблями, дубинками и керосином? Так вот, слушайте – завтра утром я иду на вокзал и покупаю билеты на поезд.
Мумтаз сопротивлялась, говорила, что он ведет себя как безрассудный старик. Но Ашраф не шел ни на какие уступки. Он говорил, что готов отстаивать свою точку зрения всю ночь, и никогда не согласится, что все идет, как надо.
– Я сделаю все, чтобы спасти свою семью. Как можешь ты быть такой слепой! Если понадобится, я за волосы притащу тебя на вокзал. – Услышав такое, дети снова пустились в рев.
Мумтаз утерла слезы дупаттой[45] и прекратила спорить. Она вовсе не слепая и тоже чует опасность, муж в этом прав. Но повязку с глаз действительно трудно снять: страшно увидеть то, чего видеть не хочешь.
– Если нужно уезжать в спешке, много не возьмешь, – предупредила она. – Одежду, печку, кухонную утварь. Ладно, пойду укладывать вещи.
– Приготовь только то, что возьмем с собой, – сказал Ашраф. – Остальное запрем в мастерской. Иншалла[46], когда-нибудь мы вернемся и заявим о своих правах. – Он пошел укладывать детей. – Сегодня нам надо пораньше лечь спать. Завтра мы отправляемся в долгое путешествие.
Нараяну было невыносимо слушать эти разговоры и следить за нервными сборами. Но он сомневался, что его вмешательство что-то изменит. Он сделал вид, что идет вниз спать, а сам выскользнул через заднюю дверь к соседям и рассказал о планируемом побеге.
– Серьезно? – засомневался хозяин скобяной лавки. – Когда мы говорили утром, он согласился, что в нашем квартале такого случиться не может.
– Теперь
Дупатта – кусок ткани, который можно носить как шарф или повязку на голове.
Иншалла – «Если того захочет Аллах» (
