Таня Вострякова, девочка с прекрасными голубыми глазами, годом моложе Наташи, была более похожа на мать и считалась ее любимицей. Однако в ранней юности она находилась под влиянием сестры и всецело подчинялась ее установкам.
Большинство класса не одобряло моей дружбы с Наташей, и за меня велась даже некоторая борьба. Однако я и в те годы, несмотря на свою впечатлительность, никогда не поддавалась чужим влияниям. Допуская временные, незначительные уклонения в ту или иную сторону, я инстинктивно и без всякого труда возвращалась на свои исходные позиции. Впоследствии это мое свойство еще яснее определилось (некоторые люди даже называли меня моральным Ванькой-Встанькой). С Наташей мне было весело, и я дружила с ней несколько лет, ничуть не разделяя ее вкусов и не скрывая этого. В подтверждение моих слов приведу выдержку из Наташиного письма, написанного летом 1910 года из Гунтербурга мне в Аладино, объявлявшего о ее решении выйти замуж за некоего «Ал. Ал. Шредера», с которым она познакомилась на курорте. Наташа пишет (как всегда, переходя на французский язык при выражении сложных чувств): «Я знаю, что мой жених не в твоем и не в мамином вкусе, но это то, что мне надо». Вкус ее оказался плохим. Александр Александрович Шредер, ставший после женитьбы профессиональным беговым наездником, просадил Наташины сто тысяч на лошадей и после трех лет супружеской жизни в маленькой квартире на Можайской улице в Петербурге, единственным преимуществом которой было то, что она находилась рядом с беговой дорожкой, пустил себе пулю в лоб, оставив Наташу молодой и бедной вдовой.
Но я забежала на много лет вперед и возвращаюсь к описываемой эпохе. Когда я в первый раз появилась у Востряковых в «Трубниках», там были: двоюродный брат Тани и Наташи Юра Морозов, наш сверстник, и Костя Мазурин, года на три старше нас. Костя был сыном приятельницы Елены Кирилловны – Елизаветы Григорьевны Рябушинской, по первому браку Мазуриной (урожденной Голиковой), и учился в старших классах Поливановской гимназии. У него было некрасивое, но умное лицо армянского типа. Об уме Кости Мазурина все были очень высокого мнения, и я к этому мнению присоединилась после того, как Костя спросил меня, кого я больше люблю: Пушкина или Лермонтова. Я ответила – Лермонтова, а Костя покровительственно изрек: «Это естественно! Но пройдет несколько лет, и вы оцените Пушкина!»
Юра Морозов, рослый мальчик с тяжелым взглядом красивых темных глаз, тоже учился у Поливанова. Его портрет кисти Серова (в более раннем возрасте) можно видеть в Третьяковской галерее[23]. В день нашего знакомства Юра пригласил меня посещать их «субботы» (по субботам у детей Морозовых собирались гости). В смущении я задала глупый вопрос: «А у вас бывает весело?», на что обычно мрачный Юра неожиданно ответил: «Вообще не знаю, но если станете бывать вы, то, несомненно, будет весело!» Все были поражены такой учтивостью, я же еще больше устыдилась глупости своего вопроса.
На морозовских «субботах» общество
Не Юры, а его младшего брата Михаила (профессора-шекспироведа Михаила Михайловича Морозова). Портрет называется «Мика Морозов».
