резко реагировал на каждое замечание, хотя в глубине души понимал, что комиссар большей частью прав. Так было, когда встал вопрос о пополнении дивизиона из сухопутных частей.
Арсеньев возражал:
– Я привык иметь дело с моряками.
– Вот ты и преврати в моряков этих сухопутных артиллеристов, зенитчиков, шоферов, – спокойно говорил комиссар. – А когда понесем потери в бою, тоже будешь ждать пополнения с флота?
Победа осталась тогда за комиссаром. Начальник штаба Будаков обычно не поддерживал Яновского, а наедине с ним не упускал случая отметить какую-нибудь оплошность командира.
– Пойми, Александр Иванович, – спокойно объяснял комиссар, – Арсеньев – наша гордость. Лучшего примера для матросов не найдешь. Человек он геройский, к тому же очень способный. Наше дело – возможно выше поднять авторитет командира, а недостатки есть у каждого. Горяч? Знаю. Суров, даже мрачен не в меру, но и это понятно после всего пережитого. А то, что взыскателен и строг, – хорошо! И ты мне плохо о командире не говори.
Арсеньев не знал об этих разговорах и опасался, что комиссар поддержит позицию начальника штаба. «Сейчас комиссар выступит против меня, – думал он, – но Николаева я не отдам, а прекратить занятия не позволю даже на один день».
Яновский наконец начал говорить, и Арсеньев сразу понял, что комиссар одного мнения с ним.
– Ты, Александр Иванович, проявляешь не бдительность, а мнительность. Нельзя отстранять боевого моряка Николаева. Занятия нужно не прекратить, а усилить, потому что не сегодня завтра – в бой.
Так и решили. Только поздно ночью комиссар зашел в комнату Арсеньева. Командир не спал. Вот уже много часов он пытался выяснить причину случайного выстрела. Яновский сел рядом с ним:
– Вот что, Сергей Петрович, виноваты мы с тобой оба, потому что оба отвечаем за дивизион. Машина была, видимо, в порядке. Ее накануне проверяли. Будем считать, что Шацкий не выключил рубильник. С командира установки его придется пока снять, но чует мое сердце – здесь что-то есть. Будем смотреть в оба. А сейчас иди-ка ты спать. Все равно ничего не придумаешь.
Они пожали друг другу руки и разошлись. Но оба так и не спали до утра.
3. Флаг миноносца
Утром, еще в темноте, батареи выходили на строевые занятия. Повороты, строевой шаг, приветствия отрабатывали по отделениям. На морозе голос быстро сдавал. Сомин до хрипоты в горле водил свою восьмерку по плацу:
– Напра-во! Пр-рямо! Шагом… марш!
Сомин чувствовал, что командует он плохо. Замерзшие бойцы ходили вяло, поворачивались вразброд. Наконец весь дивизион выстраивался в одну колонну. Теперь командовал мичман Бодров. Сомин с облегчением становился в строй. Бодрову мороз был нипочем. Его голос был слышен на всем плацу:
– Ди-визион… Смирно! – все застывали как вкопанные. – Стр-раевым… Марш! – ревела луженая морская глотка.
Сомин не узнавал
