кормовой надстройки, как перевернулся один из катеров. Остальным удалось проскочить. Они стремительно приближались, вспарывая воду и оставляя за собой пенный бурун. Зенитная батарея немедленно открыла огонь по катерам.
– Верткие, сволочи! – проворчал Клычков. Это был лучший наводчик. Короткий, широколицый, словно вросший в сиденье на вращающейся платформе орудия, он не отрывал взгляда от коллиматора прицела.
– А ну держи! – с первого снаряда Клычкову удалось попасть в головной катер. Клычков на мгновение обернулся, и Батурин, стоявший рядом, увидел его счастливое лицо, по которому ползли капельки пота, оставляя за собой извилистую дорожку.
– След торпеды! – закричал Косотруб. – Еще торпеда!
Действительно, остальные катера уже разворачивались, выпустив по две торпеды.
Арсеньев резко положил руль лево на борт. Торпеды прошли мимо, но уже появился новый противник – самый грозный, о котором помнили все, удивляясь его отсутствию.
Солнце поднималось над морем, и, как обычно, с солнечной стороны едва заметной цепочкой заходили самолеты.
«Вот теперь начинается настоящий бой», – подумал Арсеньев.
Огонь вели все исправные орудия. Кок Гуляев, приписанный по боевому расписанию к зенитной пушке, действовал быстро и хладнокровно, словно у своей плиты на камбузе. Перестук зенитных автоматов слился с воем пикировщиков. Их первый заход был неудачен. Бомбы легли далеко за кормой корабля, вздымая огромные фонтаны воды.
Арсеньев запросил сведения с боевых постов и узнал, что потери значительные. Больше шестидесяти убитых и раненых. Три орудия выведены из строя. В надводной части множество повреждений осколками снарядов.
Снова самолеты пикировали на корабль. Зенитки стреляли длинными очередями. Непрерывно меняя курсы, ведя огонь с правого и левого борта, корабль уклонялся от бомб. Командир автоматной батареи был убит наповал осколком в висок. Его заменил комиссар корабля. Он по-прежнему был спокоен и нетороплив. Старший лейтенант Лаптев, уже раненный в руку, без фуражки, в очках, с биноклем, болтающимся на тощей шее, прошел по кораблю, сотрясающемуся от взрывов, и поднялся на прожекторный мостик. Два зенитных орудия, установленные здесь, вели огонь длинными очередями. Заряжающие едва успевали вставлять обоймы со снарядами.
«Невозможно вести такой огонь. Захлебнутся зенитки», – подумал Лаптев и тут же скомандовал: – По пикирующему – непрерывными! – Это были его последние слова. Бомба попала прямо в орудие, у которого он стоял. Вторая бомба разорвалась у самого борта.
Пороховой дым, горелая краска, орудийная копоть перехватывали дыхание. Пламя, как вор, выглядывало рыжими вихрами то из-за переборки, то из люка, то из ящика с зенитными снарядами, как только люди отворачивались в другую сторону.
Румынский берег уже скрылся, но там, на западе, еще можно было различить темное облако – дым пожаров.
– Горит! – указал
