против японских оккупантов. Разъяснил международную ситуацию. Объявил, что месяц новобранцы будут проходить «курс молодого бойца», затем их распределят по ротам. После беседы служивых разбили на группы, развели по комнатам учить текст Военной Присяги.
Началась учеба. С утра голыми по пояс бежали километр. Затем физзарядка. Потом упражнения на спортивных снарядах: отжимания на турнике, упражнения на брусьях и кольцах, прыжки через «козла» и «коня». Старослужащие солдаты помогали, терпели неуклюжесть «молодых», поскольку сами три года назад были такими же неумехами. Зато старшина Лифанов спуску не давал. Замешкался боец – получал удар увесистой палкой по спине или заднице. Также гонял Лифанов на полосах препятствий. Не взлетел на двухметровую стену, повис на ней – колотушка дрыном «для ускорения». Отставшие в беге на следующее утро «отрабатывали» кросс в шинелях с полной выкладкой и противогазах. Когда вечерами возвращались со строевых занятий недалеко от столовой старшина приказывал:
– Запевай!
Измотанные парни затягивали усталыми голосами.
– Отставить! – приказывал Лифанов и обращался к строю. – Товарищи красноармейцы! Меня ужин будет ждать хоть до глубокой ночи. А вам, если будете петь козлиными голосами, придется лечь спать голодными. Запевай! Мою любимую!
– В целом мире большом нету силы такой, чтобы нашу страну сокрушила. С нами Сталин родной и железной рукой нас к победе ведет Ворошилов, – взлетала над солдатскими головами недавно сочиненная, но ставшая любимой всем народом песня.
– Вот так! – удовлетворенно изрекал младший командир. – Левой, левой, левой! Выше ножку, шире шаг!
Лупил он еще раз кого-то, кто не тянул высоко ногу в пропыленном ботинке. Служивые крепились. Преодолевая усталость, голод, полученные удары бодро пели. Ведь нельзя было плохо петь про товарища Сталина. После глотали сытный, но не вкусный ужин. Приводили себя в порядок и отходили ко сну после команды дежурного: «Отбой!»
Затем были принятие Присяги и распределение по ротам. С каждым вновь прибывшим знакомились командир роты и политрук. Вытянулся перед ними и Колька, когда до него дошла очередь.
– Комсомолец? – спросил капитан, тот самый, что принимал пополнение.
– Никак нет, товарищ капитан!
– Почему?
– Вот, здесь написано! – ткнул в личное дело чернявый, крючконосый политрук с комиссарской звездой на рукаве.
– Дядя – кулак, репрессирован. Отец – подкулачник. Трудится в настоящее время в колхозе…
– Дядю отпустили, он сдал мельницу в колхоз. Тоже в колхозе и работает… – вставил Казаков.
– Вы, красноармеец, пока помолчите! О чем надо будет – спросим! – прервал его политрук. – Вот с какой публикой приходится работать!
– Да, ладно, Изя! – остановил его командир. – У нас полроты такой контры. Ничего,
