в калитку, дворовой пёс Шарик выскочил из конуры, звеня цепью, принялся, было, брехать, но узнал вошедшую, и завилял хвостом.
Мать осторожно постучала в окошко.
– Вера, это ты? Что стряслось? – открыла дверь Анисья.
– Здравствуй, Аниса. Нет, ничего не случилось, я так… посоветоваться с тобой надо. Твои-то спят уже?
– Спят, умаялись. Ну говори… с чем советоваться пришла? – Анисья бросает быстрый взгляд на расстроенное лицо гостьи, пододвигает табурет.
Мать тихо рассказывает, вздыхая и вытирая глаза уголком платка.
– Матерь Божья! Убил! Зарубил топором, поэтому на тебе лица нет! – ахает Анисья.
– Нет-нет, упаси Господь! Матрёна в сарае закрылась, там орала дурниной. Константин в сердцах стол в избе изрубил… Мы уже домой идти хотели, да Феня уговорила остаться. Жалко мне её. И братца Константина тоже, очень переживает из-за Лёши, – вздохнула мать.
– А может Матрёна нарочно так сделала? Ну чтобы Лёша обиделся и остался у тебя, – догадывается Анисья.
Мать задумывается:
– Да кто её знает, может, и нарочно. Для Лёшеньки эта кошка, словно драгоценность великая. Её Софьюшка, Царство Небесное, котёночком махоньким взяла.
– Дитё он ещё. Успокоится, дай срок.
– Дай-то бог, Аниса. Вот рассказала тебе и легче на душе стало…
Мать посмотрела на ходики, спохватилась и торопливо попращалась с подругой.
***
Анисье жарко, она ходит по избе, пьёт воду, заглядывает в квашню, обминает тесто. Рядом вертится полосатый кот, бодает головой Анисьины ноги, щекочет усами.
– Мам, а хорошо, что у нас кот, а не кошка, – раздался голос с печки.
Всклокоченная голова Анисьиного сына Ванятки свесилась с лежанки.
– Ванька! – ахает Анисья. – Ты что, не спал?
– А что? – пожимает плечом Ванятка. – Мне Яшка всё равно расскажет!
– Спи, горе моё! И не болтай о том, что слышал.
Ваняткина голова исчезает, он возится, укладываясь поудобнее, и вскоре засыпает под убаюкивающее пение сверчка.
***
Отсидевшись в сарае, Матрёна только с наступлением темноты осмелилась выйти наружу. Часто оглядываясь и осеняя себя крёстным знамением, она пробралась в избу, заперлась на все засовы и перевела дух.
Останки стола, изрубленного Константином, были разбросаны по полу.
– Зятюшка дорогой постарался, – всплеснула руками Матрёна, – чтоб ему, ироду, на том свете дрова рубить! А это что за мешок? Оська-рыбарь щук наловил что ли, как я заказывала?
Затянутый верёвкой мокрый мешок, с которого натекла на пол лужа, лежал на лавке, источая слабый запах реки. Матрёна обрезала верёвку кухонным ножом, запустила в мешок руку, но сразу с воплем одёрнула, потому что нащупала не гладких чешуйчатых щук, а комочки мокрой шерсти. Мешок ожил, зашевелился, из него выпал камень, громко стукнув о пол, и на дрожащих крошечных лапках
