вдовой, да недолго вдовой побыла, – усмехнулась Устинья.
– Будет вам. Чего за Марию взялись? Не все же, как вы! Свои мужья – свет в окошке, хоть там давно ночь кромешная, – Татьяна чуть усмехнулась уголками губ, и только во взгляде ничего не изменилось.
– Сама-то на мужиков волком смотришь, а туда же! Ты-то чего столько лет как сыч одна?
– Будет тебе, Устишка, будет! – одёрнула сестру Акулина.
– Ладно. Пора на покой. Закрой за мной. Спокойной ночи, – и Татьяна пошла к выходу. Через тонкую дверь было слышно, как она спустилась на этаж ниже. Щёлкнул дверной замок, и в подъезде всё затихло.
Акулина
В ночной тишине, лёжа на пуховой перине, которая ещё помнила её первую ночь с Тимофеем и делила с ней долгие вдовьи годы, Акулина вспоминала прошлое. В окно всё так же заглядывали звёзды, тихо посапывала уснувшая Устинья. А Акулина, закрыв глаза, мечтала, как раздастся негромкий стук в дверь и вдруг вернётся Тимофей. Она не представляла подробности этого момента, она переживала чувства, почти осязаемо, почти зримо… И сердце сжалось от боли, на мгновенье замерло и застучало часто-часто. Лежать стало невтерпёж.
Она встала, стараясь не шуметь, чтобы не разбудить сестру, открыла скрипучую дверку шифоньера, достала картонную коробку, наполненную пузырьками с лекарствами, и, привычно выбрав корвалол, пошла на кухню. Постелила возле батареи старую плюшевую жакетку, прилегла на ней, накрывшись шерстяным платком, и закрыла глаза. Исходившее от радиатора тепло расслабляло, и острая боль ушла, уступив место привычной, с которой Акулина жила больше четверти века с того дня, когда получила казённое письмо, что её муж, Тимофей Винокуров, пропал без вести в боях под Москвой.
В годы, на которые пришлась её молодость, рязанские деревни хватили горького до слёз. Акулина была в семье самой младшей, и потому выпало ей лихо с самого детства. А началось с того, что землю стали делить не по едокам, а по душам. Душами признавались только мужчины и мальчики, если в семье рождались дочери, то один отцовский пай не мог всех прокормить, и семья обрекалась на голод. Объясняли это тем, что женщины не в силах обработать землю. И чтоб спастись от голодной смерти, оставалось одно: в Москву, на заработки. Но тут молодое советское государство организовало колхозы, куда добровольно-принудительно должны были войти все деревенские жители. Тех, кто был против колхозной жизни, отправляли во всем известные места, не столь отдалённые. Паспорта колхозникам выдавать не полагалось. А без документов – куда податься? Вот и выходило: не привязан, да визжишь.
Подошёл срок Акулине готовить себе приданое: вышитую рубаху, вышитую панёву, передник, самотканый пояс, цветастый платок, душегрейку, полотенца из отбеленного льна, вышитые красными и чёрными нитками по краям и обвязанные кружевами. Всё добро складывали в сундук. Обитый полосками железа в клеточку и раскрашенный в красный и зелёный цвета, сундук издавал мелодичный звон, когда ключ с вензелями отмыкал его.
