мечтала, что вот дойдут до её ворот, и все пойдут дальше, а Тимофей останется рядом с ней. От этих мыслей кружилась голова, и Акулина почти не замечала, что творится рядом.
Сумерки становились всё гуще. Темнота растекалась в ветках яблонь у домов, погружая деревню в ночную дрёму. Летние ночи коротки. Встаёт деревенский житель с рассветом и работает до заката. И молодёжь, утомлённая за день, кто парочкой, кто небольшой компанией расходилась по домам.
Акулина встала со ствола старой берёзы, когда-то поваленной ветром, отряхнула подол, проверила, не помялся ли он, пока сидела, и, поправив кончики платка на голове, направилась к дому.
Пройдя совсем немного, оглянулась, поискала глазами Тимофея и не нашла. В вечерней темноте виднелись только очертания светлых девичьих нарядов. Голосов почти не было слышно. Дневная усталость давала о себе знать, но молодость, всему наперекор, всё же звучала тихим девичьим смехом.
Возле ворот своего дома Акулина остановилась. Девчата и парни один за другим исчезали в ночи. Она повернулась к калитке и скорее почувствовала, чем увидела: кто-то стоит в нескольких шагах от неё.
– Не пугайся, это я…
Сразу оборвалось и куда-то покатилось сердце. И не то чтобы она испугалась, а просто мечта, неожиданно превратившись в явь, сделала ворота её дома, соседский забор, и всё-всё вокруг неправдашным, ненастоящим. Ей казалось, что это не она, а кто-то другой на её месте. И виделось, и слышалось всё будто бы со стороны.
– Это я, Тимоха, – парень решил, что она испугалась, не разглядев его в темноте, шагнул вперёд и оказался почти рядом с ней. Если бы Акулина подняла голову, то, наверное, коснулась бы своим лбом его губ. Она чувствовала его дыхание и, кажется, слышала, как подол платья, отдуваемый лёгким ветерком, задевает его сапоги… И молчала, молчала секунду, минуту… Не помнит сколько…
– Ты не думай, я не в обиду и не для насмешки.
Стоять так дольше было невозможно, и Тимофей отошёл к воротам. Темнота скрывала выражение его лица и глаз. Но голос… Ноги Акулины совсем онемели. Счастье тёплой волной накрыло её с головой.
– Вставать скоро… – она зачем-то развязала и снова завязала платок.
– Ладно… Не против, если я завтра при всех подойду и провожу тебя? – вглядываясь в темень, Тимофей пытался разглядеть её лицо. Тишину летней ночи нарушали лишь куры, устроившиеся на насесте.
– Не согласная, значит? – его голос дрогнул.
– Нет, я… я… – от волнения голос Акулины пропал. – Я киваю…
– Что ж, вставать и мне на заре. Тогда до завтра.
Она ещё раз кивнула и прошла мимо Тимофея в калитку.
Говорят, что Бог любит троицу. Так вот эта ночь была первой из трёх самых счастливых в её жизни. Вторая – ночь перед свадьбой. Ожидание счастья. Заботы родительского дома уже позади, а своих ещё нет. И самое большое счастье – ночь
