был он. И это был не он.
– Что ты имеешь в виду?
– Это был тот же самый человек. Но он уже не был человеком в маске ворона. На нем не было никакой маски. И эпидемии никакой не было. Волосы у него были рыжие. Он заплел их в косичку. А еще у него была длинная борода. Этот человек выглядел так, будто он горел изнутри. И будто он мог извергать из себя огонь.
Как гора, которая ненавидела саму себя.
– Он разговаривал, как ирландцы, которые служили на корабле моего хозяина. Его зубы были кое-где гнилыми. Однако они у него, похоже, не болели.
– У этого человека был с собой нож?
– У него было с собой кое-что похуже.
– Что именно?
– Кнут.
Макс, как мне показалось, едва не взвыл от горя. И если бы он это сделал, я последовала бы его примеру. Однако мне не хотелось выть. Ни в коем случае. Я ведь не могла выть из-за нерожденных детенышей из сна чокнутого пса. Да, Макс был, видимо, чокнутый, потому что ни одному нормальному псу не приснились бы подобные сны, и ни один нормальный пес не стал бы пересказывать эти сны так проникновенно, что ты едва не начинаешь верить в этот бред и видеть его перед собой, чувствовать своим собственным носом соответствующие запахи и слышать своими собственными ушами соответствующие звуки.
– Что такое кнут? – спросила я. – И что этот человек им делал?
– Мы же договорились, что я рассказываю только хорошую часть, – ответил Макс.
Он хотел оградить меня от боли, связанной с его воспоминаниями о своем сне, хотел меня защитить – так, как псы в его снах пытались защитить своих самок.
– Почему этот человек так с нами поступал?
– Он говорил, что это была месть.
– Месть? – удивилась я. – Месть за что?
– За то, что мы отняли у него его любовь.
15
– Его… любовь?..
– Я тоже этого не понимаю!
– Что это должно означать? – спросила я.
– Мне кажется…
Макс, начав отвечать, запнулся. Он, похоже, все еще пытался понять смысл своего собственного сна.
– Что?
– Мне кажется, что никакие это не сны.
– А что же это тогда такое?
– Воспоминания.
– Воспоминания?
– Воспоминания о другой жизни.
– Какой еще… другой жизни?..
– На пляже. И в снегу. Это были мы. С нами это реально происходило. Реально!
– Это какой-то бред!
– Нет, это с нами реально происходило!
– Ты что, не слышал? Я сказала, что это какой-то бред!
– А если нет?..
– Есть только одна – вот эта – жизнь! – я показала мордочкой вокруг себя – сначала на виноград, а затем вверх, на небо. – А затем, после смерти, еще одна жизнь в качестве звезды.
– В качестве звезды?
– Когда собака умирает, она превращается в звезду. Тебе ведь это известно!
– Я
