Живя в доме Андроника и уступая его обычаям, Марина часто заплетала волосы в две тугие косы и надевала расшитую золотом армянскую шапочку-феску. Но сегодня, второпях, девушка лишь слегка прибрала волосы, заплетя их в одну свободную косу и надев на голову серебряный обруч. Невольно сравнив себя с нарядной итальянкой, Марина отметила, что тоже выглядит недурно, хотя на взгляд латинян, наверное, простовато.
Миновав пару извилистых улиц, Марина вошла в квартал, примыкавший к башне Джиованни ди Скаффа, называемой горожанами Замок. Эта башня, входившая во внешнее кольцо оборонительных сооружений Кафы, была видна издалека и словно напоминала горожанам о своей особой роли главного и последнего укрепления, способного выдержать длительную осаду, даже если другие бастионы падут и защитники Замка окажутся в полном окружении врагов.
Бросив взгляд на неприступные стены грозной круглой башни, Марина свернула к маленькой площади, на которую выходил фасад аптечной лавки Эрмирио. Этот пожилой, всегда одетый в монашескую рясу латинянин не был генуэзцем; Марина знала, что он родом из другого итальянского города – Флоренции. Об аптекаре рассказывали, будто он был изгнан из монастыря за какие-то прегрешения и, будучи сведущ в лекарствах, нанялся корабельным лекарем к генуэзскому купцу, который и привез его в Кафу, где Эрмирио успешно обосновался и жил уже много лет, вполне освоившись со здешними порядками.
Несмотря на ранний час, в лавке Эрмирио было уже несколько посетителей; причем, казалось, они пришли сюда не за лекарствами, а чтобы побеседовать. В первую минуту Марина даже растерялась, увидев здесь трех молодых латинян, двое из которых, судя по всему, прибыли на том самом корабле, что вчера был допущен к разгрузке в порту Кафы.
Девушка нерешительно остановилась в затемненном углу возле порога, так что латиняне, собравшиеся вокруг аптечного прилавка, за которым восседал Эрмирио, не сразу заметили посетительницу и продолжали разговор.
– Так ты говоришь, Донато, обманули тебя генуэзские купцы? – с усмешкой спрашивал Эрмирио одного из латинян, стоявшего к Марине спиной. – И как именно? Небось надули на торговой сделке? Они известны своим плутовством и жадностью.
– Обманули, но не только в торговых делах, – был ответ. – Так меня запутали, что готов бежать от них на край света.
– А что удивительного? – заметил другой итальянец, стоявший боком к двери. – Как писал Данте в «Божественной комедии», самые нижние круги ада заняты генуэзцами, которые сплошь – мерзавец на мерзавце.
– Но-но-но, не мажьте всех генуэзцев черной краской! – предостерегающе поднял палец третий латинянин, лицо которого показалось Марине знакомым. – Я ведь тоже родом из Генуи! А этот ваш Данте, наверное, желчный и высокомерный зазнайка, как большинство флорентийцев!
Марина вспомнила, что этого генуэзца зовут Лукино Тариго и он лет пять назад прославился
