этаже.
На лестничной клетке не горел свет, а баба Валя, как назло, долго не открывала дверь. Девушка снова нажала кнопку звонка и, заслышав щелчок отодвигаемой щеколды, вздохнула. Но дверь ей так никто и не открыл, вместо этого распахнулась соседняя и с размаха ударила ее. Катя вжалась в стену со щитком. Из недр квартиры понесло как из винного погреба – вышли четверо. Соседа она знала. Парень девятнадцати лет с одной судимостью и татуировкой дракона на щеке. Троих его дружков впервые видела.
– Эй, – обрадовался парень, указывая на нее и щелкая пальцами в попытке вспомнить имя, – это же эта, как ее… ну эта…
– Катя, – нехотя подсказала девушка.
– Точно! – обнажил лошадиные зубы сосед бабы Вали. – Пацаны, это Катька. Я ее качал на ручках, когда она мне еще в пупок дышала!
Дружки загоготали, сверкая в полутьме глазами. А один из них, коренастый, обмотанный бело-голубым шарфом «Зенит», уточнил:
– Генка, ты уверен, что это был пупок?
Гена окинул назад голову и расхохотался.
Тогда-то то и выползла баба Валя.
– Чего расшумелись, оболтусы, – закряхтела она, размахивая палкой в приоткрытую дверь. – Только болтаетесь, старухе житья не даете! У-у-у, я вас, падлюги!
– Да это не мы, – посерьезнел Генка, – вот, это ваша Катя пришла.
– Я лекарство принесла. – Катя вынула из кармана бутылочку и протянула старухе.
– Чего же так долго, – заворчала баба Валя, – я еще три часа назад матери твоей звонила! Тут помрешь, никто стакан воды не подаст! – Она выхватила бутылку с лекарством. – Ну проходи, давай, чего стала!
– Да я, пожалуй, пойду… – замялась Катя.
– А мы это, – забасил Генка, – проводить можем.
Баба Валя снова затрясла своей палкой.
– Пошли отсюда, пошли вон, хулиганье проклятое!
Парни, громко гогоча, побежали по лестнице, а Катя вошла в пропахшую лекарствами прихожую. Из комнаты, клацая когтями по линолеуму, на прямых лапах вышла разжиревшая Жучка. Большие выпученные глаза уставились на гостью, скрученный в баранку хвост зашевелился. Катя натянуто улыбнулась. Стало стыдно. И перед собакой, которую когда-то любила всем сердцем, и перед сгорбленной старухой.
– Иди, чай себе наливай, – скомандовала баба Валя, – печенье возьми из пакета.
Девушка послушно пошла на кухню. Не могла по– другому. Всегда, приходя сюда, она делала то, чего от нее хотели. Жалость перемешивалась со стыдом за все те ужасные мысли, которые проносились в голове, когда мать или отец заставляли в очередной раз идти к бабе Вале. Посидеть со старухой и ее собакой, выпить чаю, съесть сухого печенья – это было меньшее, что она могла сделать, чтобы внутри рассосался мерзкой комок ненависти к самой себе.
Катя налила в кружку с отбитой ручкой чай, взяла из пакета печенье «Мария» и уселась на скрипучий стул.
– Ты
