опер обе руки на дуло. На высокой тумпаковой каске заиграл лунный свет, и перелились там чеканные знамена, башни, и полукруглая лента латинских букв: «Semper talis»[2] и скрещенный вензель «F. R.».
Три барабанщика
Старый капрал, попыхивая короткой трубкой, садился по вечеру на барабан.
На темной, как медь, шее отстегнут красный галстух, отставлена тощая, в черной штиблете, нога, и зеленый мундир внакидку.
Уголь, разгораясь в трубке, освещает морщинистую щеку, сивую буклю и насупленную бровь.
– А ну, повторяй… Како команда подадена «атакуй в линию»?
– Начинает барабан, бьет в три колена…
Антропка рассеянно окидывает карими глазами синие холмы, костры лагерей, синие столбы дыма в вечернем небе.
По серой книжице, что фельдмаршалом роздана еще в Вене, каждый вечер, покуда не вытрусит о каблук весь пепел из трубки, научает капрал мальчонку барабанной службе.
– А когда команда подадена «в атаку»?
– Бить мне фельд-марш.
Антропка переступает с ноги на ногу. Он курносый, веснушчатый, в зеленом камзольчике, в черных штиблетах, как и капрал, а на мальчишеской груди пышный красный шнур барабанщика.
Антропка со скуки потряхивает рыжеватой косицей, куда цирульник вплел позавчера медную проволоку, чтобы прямо держалась. Коса посыпает плечи мукой.
Исайка, гранадерского полка барабанщик, да Николка, барабанщик Архангелогородского полка, уже побегли, поди, в сады-винограды. Славна земля Италийская ягодой-виноградом.
– А когда даден пароль и сигнал?
– Барабан бьет поход.
Антропка смигнул, в карих глазах дрогнули алые капли вечерней зари.
– «Атакуй»?
– Бьет паки колено, сменяет музыка, паки барабан, бить и играть скорее.
– «Ступай, ступай. В атаку»!
– Поход в барабаны. И бежать через картечную стрельбу…
– Так оно, точно, – капрал зевает, крестит рот. – Дале тебя не касаемо.
И бормочет под нос, почесывая горстью грудь под рубахой, и трудно передвигает затекшую на барабане ногу:
– Дале удар в штыки сквозной атакой… Ступай покудова, трясогуз, на ночь, мотри, подкосок расплети. Вша заест.
Барабанщик, прихвативши гранадерку под мышку, ветром летит вдоль шатров, лошадей, возов, медных мортир. Прыгает через солдат, что уже полегли звездами у погасших костров, прикрытые синими епанчами.
Николка, вострый нос, вечор хвастался, будто Архангелогородскому полку за Требию гренадерский марш бить приказано. Врет. Подрались из-за марша с Николкой. Барабанщик Исайка, толстяк, тоже петербургское солдатское дите, лениво разнимал:
– Да буде вам, глянь, картошка горит…
Втроем хватали с угольев печеную картошку и скоро жевали. Потом бледный Исайка смотрел на чужое темное небо, полное звезд.
– Намедни трубач сказывал, будто в Питере морозно еще. Тут-то,
«Всегда такой»
