реветь песни и на счет ближнего хорошим упиваться вином, да начатое Минерве служение окончится празднеством Бахуса».
Уже известный нам Новиков, вступивший в ложу «Астрея» в 1775 году, записываете «франкмасонах»: «Находясь на распутье между вольтерьянством и религией, не имея точки опоры для душевного спокойства, попал я в общество масонов», и повторяет слово в слово Елагина: «В собраниях почти играли масонством, как игрушкой, ужинали и веселились».
Но как Елагин после всех насмешек над каменщиками внезапно признается, что ему «открылось неизменного Слова или Первенца Сына Божьего Воплощение, страдание, Живоносного Креста таинства, воскресение, вознесение», так и Новиков говорит, что «первым моим Учителем был Бог».
Может быть, века нерушимого московского благочестия, византийской созерцательности, раскольничьей иступленности духа о Боге и об Его правде и чуде в мире, но вольное каменщество как-то сочеталось с православием старинной России и превратилось там в глубочайшее движение, даже в откровение тайников русского духа.
Недаром митрополит Платон Московский, которому в 1786 году было поручено «испытание в вере» того же Новикова, ответил императрице: «Молю Всещедрого Бога, чтобы не токмо в словесной пастве Богом и Тобой, Всемилостивейшая Государыня, мне вверенной, но и во всем мире были христиане таковы, как Новиков». Не без оснований также известный немецкий мистик Иоанн Христоф фон Вельнер, «посвященный» в 1776 году «в таинства розенкрейцеров» и через пять лет посвятивший в них московских «франкмасонов», изучал обряды православия, почитая их, по свидетельству Лонгинова, «сходными с масонством и надеясь найти в них сокрытую истину».
Старинные каменщики России, по-видимому, искали «внутренней церкви Бога Живаго», о которой розенкрейцер Ив. Лопухин говорит так в своем «Духовном Рыцаре»: «Непрестанно творится и растет тело таинственного человечества Христа, коего члены суть люди, одушевленные новым законом любви. А когда распространится всяческое, будет Бог во всех».
Так, екатерининские «франкмасоны» были связаны глубочайшими токами с православием и, во всяком случае, они были творящей движущей душой Петровой империи – от фельдмаршалов до пехотных офицеров в далеких провинциальных гарнизонах, от Петербурга и Москвы до самого Иркутска, где тоже тогда была каменщицкая ложа, как в Архангельске и Владимире, Орле и Могилеве, Кременчуге, Казани и Харькове…
Но кто же были московские рыцари Розы и Креста?
Кроме классического труда Лонгвинова, много живых черт о московских мартинистах рассыпано в русских архивах и записях современников.
Но заранее можно сказать, что факты внешней их жизни скудны и обычны.
Среди них есть профессора московского университета, врачи, московские иностранцы, купцы, отставные офицеры и капитаны флота, помещики, чиновники и гувернеры барских домов.
Вот «Божий человек» Семен Иванович Гамалея, вот московский почт-директор «из мужико
