у меня больше не получалось. Я мучила и мучила мать, пока та не сдавалась и не садилась за сочинение вместе со мной – вернее, вместо меня. Кроме картин, нужно было еще писать про книги, про каникулы, про любимые места нашей необъятной Родины, про то, кем мы хотим стать, когда вырастем, и прочая, и прочая… Все это писала мама, я же тупо сидела рядом, иногда что-то предлагая, но чаще всего предложенное мною не совпадало с генеральной линией повествования.
Основная проблема, однако, была даже не в том, что я уж совсем не умела излагать свои мысли или была как-то особенно косноязычна по сравнению с большинством моих сверстников. Дело было в том, что советскую власть у нас дома не любили, все происходившее вокруг считали в лучшем случае маразмом, а в худшем – преступлением, и постоянно об этом говорили. Но родители знали, где, когда и с кем можно говорить откровенно, а когда необходимо кривить душой. Ребенку же трудно научиться дома говорить одно, а в школе – прямо противоположное. Поэтому ничего советско-правильного я написать не могла уже потому, что просто думала по-другому.
Не одну меня так ломало вписываться в прокрустовы советские рамки. Как-то раз нам неожиданно задали писать сочинение в классе. Училка литературы Лина Шухер совсем не хотела нас учить. Она только что вернулась из клиники неврозов и на уроках забрасывала нас самостоятельными работами, а сама выходила в коридор показывать другим училкам приемы йоги, которым ее научили в клинике. Мы все по очереди бегали подглядывать.
В тот день она нам дала тему «Как я провела свои выходные». Сашка Жуков написал сочинение о том, как они с бабушкой ходили в Мавзолей. Сашкину мать вызывали в школу, был большой скандал, еле замяли. Пока Сашка маялся у директора, Лина зачитала нам его творение, чтобы мы поняли, ЧТО он посмел написать и КАКАЯ это провокация.
«Встали мы, когда еще было совсем темно на улице, часов в пять утра. Потому что в Мавзолей большая очередь и надо прийти пораньше, чтобы попасть. Пришли, стоим в очереди. Очень-очень холодно. Все мерзнут. Один мужик перед нами, наверное, армянин, потому что темный и нос у него был очень большой, все время прыгал с ноги на ногу. Он был в туфлях и, конечно, ноги себе отморозил. А бабушка знала, что будет холодно, поэтому мы с ней надели теплые валенки. В валенках ноги у нас не мерзли. А все кругом прыгали. И били себя руками по бокам и спине, хотели согреться, терли носы и уши. У армянина его большой нос стал совсем красным. А я смеялся, потому что мы с бабушкой надели теплые тулупы, и шапки, и варежки, а еще бабушка обвязала меня теплым платком поверх тулупа и обмотала мне лицо шарфом. Поэтому я не замерз, и все мне завидовали. Очередь была длинная-предлинная, и мы стояли много часов. Я захотел есть. А бабушка взяла с собой картошку вареную, яйца сварила вкрутую, курицу завернула в бумагу, и главное – термос с чаем. Это так здорово, когда холодно, пить горячий сладкий чай из кружки и смотреть, как идет пар. Все вокруг были голодные, и бабушка и им дала поесть, она много взяла, всем хватило».
Про то, что он увидел в Мавзолее,
