очередь стали в колхоз вступать бедняки да середняки. Рябинины пошли в колхоз почти первые. Имущество сдали в
колхоз. Отец запряг коня, погрузили плуг, борону, сортовку, веялку и Петька сам все отвез и снова приехал за остатком. На следующий день приехали мужики на их коне и спросили пшеницу.
– Даю пшеницу, хоть сегодня забирайте.
Но они сразу записали, сколь мешков, и уехали, потом это, мол,
пойдет на посевную.
– Ну, мать, теперь не одна будешь ты работать, и я буду чемто полезен. Берут меня в контору сторожем. Дети наши примут
новое, хорошее дело, видно, им наречено в жизни от бога жить
лучше, чем жили мы. Оно, брат, вместе-то дружно, и работать веселее, и жить легче. Не нам распоряжаться их жизнью, это видать
верный и честный путь, я рад за них, мать, ей богу – хоть уж давно перестал верить,с тех пор,как меня бог обидел,ногу отнял.
– Что ты, что ты, опомнись, ты еще самый счастливый, другие
совсем не вернулись или вернулись, да помрачение получилось, в
банды подались, теперь вот бродят где-то голодны-холодны. Так
уж пусть, – сказала Арина, – только вот я, Паша, не честная к тебе!
И всему свету!
– Как так? – изумился Павел и строго посмотрел на Арину.
– Этого не должно быть – я знаю! Ты верна мне, ты должна
быть, во всяком случае, справедливой!
Арина улыбнулась и ушла в сенки.
Отец задумался:
– Вот это дельце! Вот это номер, эх, а я не знал!
Через несколько времени приходит Арина и подает в тряпице кошелек – тот самый, который она прятала на чердаке в
карнизе. Который много лет назад кинул им молодой красивый
разбойник.
– Где взяла? Что это? Чей? – и подозрительно посмотрел снова.
– Вот, Пашенька, моя неверность! Хранила я это горе, не сознавалась тебе – боялась, снова выкинешь. А ведь это же золотые!
– Только и всего? – обрадовался Павел.
– Только и всего, столь их и было, – оправдывалась она перед
мужем.
Павел усмехнулся и радостно выпрямился:
– Ну, это дело – полдела исправимо, справимся!
– Не говори, Паша, так, а лучше вспомни, как он попал к нам.
Ты грешил на Агапку.
– Бабки Агапки давно уже нет с нами, а мы все на нее грешим…
а оно вот где таится – проворчал отец.
– Я ни одного зернышка не взяла, Паша! А как я нуждалась!
Его, видно, Петюнька тогда-то спрятал, а я нашла. Этот проклятый кисет – он мне всю душу вывернул, сколько ночей промучилась я, а сознаться – выкинешь и думать нечего. А если он вдруг
приедет к нам – кинула бы я ему в глаза, окаянному, и душе легче!
Павел медленно высыпал содержимое себе на ладонь, зажал в
кулак и долго думал, уставясь в пол. Наконец встал, высыпал все
золото
