style="font-size:15px;"> – Меня зовут Иван, Иван Штарк. Я хотел, Ираклий Александрович, показать вам вот эти фотографии. Ваш коллега сказал, что если вы не узнаете эту скрипку, то и никто другой не узнает.
– Обычно мне приносят инструменты, а не фотографии.
– Инструмент у продавца. Я только хочу удостовериться, что он не краденый и все с ним в порядке.
– Если вы не доверяете продавцу, не покупайте у него инструмент. В нашем деле очень много жуликов. Называют себя мастерами. Прыгают вокруг, как кузнечики. Настоящих мастеров в Москве всего десять, и больше не становится. Выбора-то почти нет.
– Я, когда увидел эту скрипку, влюбился в нее. Но продавцу не до конца доверяю, – повторяет Штарк свою легенду.
– Влюбились, – усмехается Амиранов. – Это романтично. Ну, давайте ваши фотографии.
По-прежнему стоя – Ивану он тоже не предложил сесть, – мастер медленно тасует распечатки, которые Иван сделал на хорошей матовой фотобумаге.
– Я смотрел этот инструмент лет двадцать пять назад, когда только ввели паспорта, – сообщает он наконец. – Знаете, почему их ввели?
– Нет, – честно признается Иван. Ничего удивительного в существовании паспортов для скрипок и отдельно для смычков он не увидел: в Москве его поражали скорее случаи, выбивавшиеся из советской традиции.
– При Сталине их не было и при Брежневе не было, – отвечать на свой же вопрос Амиранов начинает издалека. – А появились они при Горбачеве. Это надо сказать спасибо Сереже Дьяченко. Он был очень талантливый музыкант, но рисковый. Авантюрист. Преподавал в консерватории, а зарабатывал тем, что отправлял отсюда старинные скрипки в Америку. Контрабандой. С размахом работал... Большой был скандал, когда все открылось. В восемьдесят шестом его посадили, а через год ввели паспорта, чтобы все старинные инструменты были под присмотром. Сережа потом уехал в Италию, там опять попался на чем-то и повесился. Лучше бы играл себе и играл. Я же говорю вам, в нашем деле много жуликов.
– Значит, вы смотрели эту скрипку в восемьдесят седьмом – восемьдесят восьмом году? – напоминает Штарк тему разговора.
– Да. Ее приносил Леонид Никитич Иванов, он был концертмейстером в Большом театре. Уважаемый человек. Сказал: «Ираклий, видишь, я старик, а эта скрипка еще старше. Но паспорт только сейчас получает». Я удивился, что у него такой простой инструмент, прямо скажем. Красивый, да, но простой. Даже слишком, для такого-то музыканта.
– Это не очень хорошая скрипка?
– Ваш продавец вам ее расхвалил, да? Не сказал, что это «страдивари»? Я помню, мы с Леней Ивановым еще смеялись, что на ней этикет Страдивари. Или его уже нет?
Иван пожимает плечами: про этикет он не знает ничего, Молинари рассказал ему только про дендрохронологический анализ и заключение лучшей в мире экспертной фирмы.
– Ну, значит, у вашего жулика все-таки есть совесть, – все еще с издевкой в голосе продолжает Амиранов. – Я бы сказал, что эта скрипка сделана в
