неизвестности чернота наполняла его страхом.
И всё же повернуть назад он не мог. Не сейчас, когда уже проделан такой путь.
Не в силах остановиться, Мика протиснулся в узкую расщелину и пошёл на шум воды. Чернильно-чёрная тьма окутала его.
Глава четвёртая
Три месяца назад его уже окутывала точно такая же чернильно-чёрная тьма.
– Замри, Мика, и прижми свои руки к бокам, чтоб я их видела.
Мика усмехнулся. Когда он вошёл в молотильню, две руки обхватили его сзади, а глаза накрыла повязка.
– Серафита? – сказал он. – Я угадал? Что за глупая затея?
– Я же сказала, опусти руки, фермер, – отрезала она.
Мика повиновался.
– Так-то лучше, – сказала она уже мягче. – Теперь не двигайся.
Он почувствовал, как она напряглась, потянувшись вверх, и как её локти слегка коснулись его лопаток, – ощущение, которое вызвало в его теле дрожь предвкушения. Она сильно дёрнула за повязку, резко оттянув его голову назад, затем прижала шёлк большим пальцем и накрепко связала оба конца.
– Как завязала? – спросила она, отступив назад.
– Крепко, – ответил он. – Так крепко, что я даже глаза не могу открыть.
– А тебе и не нужно открывать глаза, – говорила она, обходя его, и его голова поворачивалась вслед за звуком её голоса. – Ты ничего не должен увидеть, Мика. Для того, что сейчас будет, ты нужен мне слепым, как крот.
Мика сглотнул.
– А что сейчас будет, Серафита?
– Подожди, всё узнаешь, – произнесла она, едва скрывая смех.
Он почувствовал прикосновение рук девушки к своим. Её были прохладными и мягкими, а его – горячими, мозолистыми и липкими; подстриженные ногти Серафиты мягко впились в его грубые ладони. Он позволил себе отдаться её воле и пошёл, спотыкаясь, туда, куда она увлекала его.
– Скажи хотя бы, куда ты ведёшь меня, – сказал он.
– И испортить сюрприз?
Делая короткие осторожные шажки, он дал ей вывести себя на улицу, заметив, как солома под ногами сменилась неровными булыжниками, а пыльный воздух молотильни – резким запахом скотного двора.
Через некоторое время она снова заговорила:
– Почти пришли.
Он представил себе её лицо с высокими скулами, полные губы, чуть вздёрнутый нос. И эти глаза, такие тёмные при свете свечей, что зрачок и радужная оболочка, казалось, сливались в одно целое и превращались в два бездонных колодца черноты. Когда она радовалась, она откидывала назад свои длинные волосы, такие чёрные, что они казались синими, и хохотала, как бестия. Когда она злилась, она зачёсывала их вперёд, как блестящий занавес, через который она смотрела пронзительно-пристальным взглядом, одной рукой сминая ворот своего ярко-красного плаща возле шеи, другую сжимая в кулак…
– Что
