поддержку в сердцах рабочих и крестьян всего мира…
Ольга не выдержала – поморщилась. Интересно, кто речь писал? Уж точно не сам товарищ Ким, любитель трубок предпочитает выражаться просто, без лишней поэзии. Вспомнилось, как начальник, получив обратно текст с ее правками, бегло проглядел, взглянул вопросительно, словно и сам был не слишком уверен. Зотова спорить не стала. Все вроде на месте: и про партию, и про единство, и про международный пролетариат. Пусть себе! Будет что в учебники вставить – между рассказами про очередного съеденного Скорпиона.
– …Уходя от нас, товарищ Троцкий завещал нам верность принципам Коммунистического Интернационала. Клянемся тебе, товарищ Троцкий, что мы не пощадим своей жизни для того, чтобы укреплять и расширять союз трудящихся всего мира…
Пора было уходить. Ольга нащупала в кармане серебряную луковицу часов, достала, щелкнула крышкой. Десять минут на то, чтобы выбраться из толпы, столько же – дойти до входа в Исторический музей, где расположилась временная комендатура. Еще четверть часа на всякие формальности: получить, расписаться, спрятать полученное понадежнее… Авто будет ждать у Александровского сада сразу за внешним оцеплением.
Бывший замкомэск проверила на месте ли пропуск.
Время!
Уже уходя, девушка спиной почуяла чей-то внимательный взгляд. Оборачиваться не стала, лишь плечом дернула. Пусть себе! Товарищ Троцкий умер, что, конечно, очень печально… Но пусть мертвые хоронят своих мертвецов!
2.
Товарищ Москвин, проводив Ольгу взглядом, поправил жесткий воротник полушубка, хмыкнул беззвучно. Непартийно выходит, товарищ Зотова, не по-большевицки! Даже не соизволила досмотреть, как мертвого Льва землицей мерзлой засыплют. Надо бы в первичке вопрос поставить, на очередной партийной чистке вспомнить…
Леонид подивился собственной кровожадности и вдруг понял, что очень хочет курить. Нераспечатанная пачка «Марса» ждала в кармане, но достать ее было никак невозможно. Вокруг все свои, трижды проверенные, у каждого глаз-алмаз. И не то плохо, что запомнят и в рапортах пропишут. Нельзя! Он, Москвин Леонид Семенович, теперь не абы кто, а начальник.
Начальничек…
Бывший старший оперуполномоченный, вздохнув горько, тронул пальцами пачку, вынул руку из кармана, варежку надел. «Ох, начальник, ты, начальничек, отпусти на волю». Права ты, Мурка, Маруся Климова – не для него такая служба. Рвать отсюда, рвать, самое время! Не то оглянуться не успеешь, и привычный кабинет с телефоном обернется расстрельной камерой – тоже привычной. Пока что молнии бьют по вершинам. В самом конце декабря – Дзержинский, теперь – Троцкий. Но это пока…
«Ой, гроб несут да и коня ведут. Но никто слезы не проронит. А молодая, ох молодая комсомолочка жульмана хоронит…»
Песня прицепилась со вчерашнего вечера, всплыв откуда-то из глубин памяти. Вроде бы слыхал ее чекист Пантёлкин в питерском домзаке, куда угодил
