товарищ Каменев. – Это понятно?
Бывший чекист вновь вспомнил Черную Тень. Товарищ Троцкий умер, это правда, но…
– А что мне делать, если ко мне опять явится этот… товарищ Иванов. Который с ударением на первый слог?
– Можете его пристрелить, – хмыкнул Ким Петрович. – Я вас прикрою.
– Това-а-арищ Ким! – Каменев укоризненно покачал головой. – Ну что вы советуете Леониду Семеновичу? Нельзя же так шутить! Убивать никого не нужно, но вот слушать этого авантюриста и вправду не следует.
– У меня личная просьба, – Николай Лунин шагнул вперед, улыбнулся костлявым лицом. – Задержите этого типа – и сдайте в ОГПУ. Надеюсь на ваш опыт, товарищ Москвин!
Бывший чекист прикинул, как на такое следует отвечать, но его опередил бритый:
– Так точно, товарищ Лунин. Постараюсь!
Леонид только и смог, что моргнуть. Это кто же из них Москвин-то?
Часом позже, запершись в своем кабинете-келье и заварив крепкого чаю, Леонид по минутам вспомнил этот странный разговор, даже набросал на листке бумаги рисунок каменевского кабинета. Сталин возле окна, Лунин-младший – на стуле, ближе к столу, за столом – сам Лев Борисович… Думал, крутил рисунок в руках, дымил «Марсом». Все было не так, все казалось неправильным. Сталин и Ким Петрович – снова друзья-товарищи? Когда только помириться успели? И на чем, на трупе Троцкого? И что это за бритый самозванец? Николай Лунин обращался к нему, к Москвину![4] А сам Лунин-младший хорош, в принципиальность играет, фракции громит, а в кармане трубку-пароль носит!
Про Агасфера бывший старший оперуполномоченный решил пока не думать. Начальство сказало «умер» – значит, умер, примем как данность, подошьем в делу, а на полях поставим маленький-маленький вопросительный знак.
Листок с рисунком Леонид сжег в пепельнице. Спрятал пачку «Марса» в карман, достал из ящика стола кисет с табаком, раскурил трубку.
«Ой, начальничек, начальничек, отпусти на волю!»
Командировка в Париж была намечена на начало февраля. Оставалось решить самый простой вопрос:
Стоит ли возвращаться?
3.
Ларек оказался самым обычным, деревянным, в зеленой краске. На крыше снег, под крышей – сосульки. Слева над окошком номер на крашенной жести: «22/5». Все, как на схеме, не ошибешься. Сбоку – бумажка с кривыми буквами «Сахарина нет!», рядом с нею еще одна, типографская, с рекламой Моссельпрома. На окошке – ставень, прикрыт неплотно, щель видна.
Зотова оглянулась. Центральный рынок работал, но народу мало, и ларьки открыты хорошо если через один. Удивляться нечему: патрули на улицах, пригородные поезда отменены, перекрыт весь центр. Не каждый день Льва Революции хоронят!
Ольга, легко тряхнув портфелем, еще раз вспомнила, чему ее наставляли. Ох, уже эти нэпманы-совбуры! Ох, буржуины!.. Подошла ближе, легко ударила костяшками пальцев в дерево ставня.
– Эй, хозяева, ау! Хозяева!..
Хотя еще постучать, уже в полную
Автор не стал бы путать уважаемых читателей, вводя персонажей с одинаковыми фамилиями и псевдонимами. Однако такова была тогдашняя реальность. «Москвиных» в советском руководстве, в том числе в ЦК и в руководстве Коминтерна, было несколько, псевдоним пользовался большой популярностью до конца 1930-х годов.
