в таком случае всем до свидания, было приятно побеседовать, женщинам твёрдого члена, мужчинам мягкого влагалища.
Икар остыл и унялся. Он отошёл немного в сторонку и глядел то на удаляющуюся спину Краста, то на зияющий рот Аэлиты. Его голова ходила как поршень туда-сюда, туда-сюда. Высокий силуэт Краста растворялся вдали. Икар неподвижно стоял и драматично тянул к нему руки, смотря при этом на Аэлиту. Их глаза одновременно покрылись лёгким налётом слёз. Это были ни слёзы отрады, ни слёзы скорби. Это было что-то из глубин первородной сущности человека. Всеобщее непонимание и трудные времена, когда всякий придавал всему своё личное значение, канули в Лету. На их смену пришла простая радость каждому моменту, сопереживание и невесомость бытия.
Икар приблизился к одиноко стоящей у входа Аэлите. Слёзы их высохли. Он протянул к ней руки, чтобы обнять, но она небрежно выставила блок. Он с лёгкостью развёл эту помеху из тонких рук, прижал девушку к себе и одновременно с этим вошёл с набухшим от прикосновения с женской кожей пенисом. Это было неожиданно, но весьма эффективно. Они как и прежде были уверены, что всё в полном порядке.
Ступая в полуобнимку, они скрылись в соте, чтобы благополучно довести до конца, то что начали. Яркие костры трещали и незлобиво ругались, и со стороны могло показаться, что они обладают разрушительной силой, способной уничтожать и калечить. Но это было отнюдь не так. Огонь был холоден, как тело человека, как Копра и Урина, как воздух, как секрет Икара, зарытый в углу домика. Всё сущее было одной постоянной температуры, и это было великолепно. Человек всегда чувствовал себя комфортно. Но безвредный огонь, бывало, очень редко, захватывал и удивлял людей, ибо распалял в головах дерзостные вопросы, на которые не было ответов. Взирая на него дольше обычного, они рисковали слиться с пламенем мысленно и очутиться в плену лишних мятежных раздумий, пугающих своей увесистостью и размерами, от которых так нелегко отделаться.
Икар проснулся в пустой соте. На теле уже сформировалась толстая коричневая корка, от которой ему было даже тяжело пошевелиться. Аэлита заботливо оставила неплохую кучку рядом с головой. Он сминал и размазывал её, живописуя причудливые рельефные узоры на влажном полу, дожидаясь её возвращения. Икар поразмыслил, что было бы неплохо сбегать на озеро и немного смыть с себя затрудняющую движения Пищу. Но он остался ждать. Икар ходил от стены до стены, а её всё не было. Его залихорадило и затрясло: «Утопила мой дом в своём жидком поносе и ушла. Мой дом, мой? Я же хотел, вот-вот собирался показать ей. И после этого она бы никогда не смогла уйти. Навсегда моя. Да, надо что-то изменить. Нет, сначала найти её снова и отгрохать только мою неординарную соту для сохранения всего моего, только Моего и ничьего больше».
Перед самым выходом из обители в голове выстрелило, что-то не отпускало его. Он прошёл в тот самый угол, где всё время сидела Аэлита. Под приличным слоем Копры покоилась главная
