резко поднял голову и хлопнул ладонями. Пора. Он встал с кровати, быстро накинул чистую белую рубаху. На всякий случай заткнул за пояс большой кривой нож. «Пусть будет», – ответил он сам себе. Перед дверью накинул плащ, схватил шляпу и вылетел на улицу.
Музыкант был невысок и худощав. На его смуглом лице особенно выделялись серые с темными ресницами глаза – блестящие, живые и умные. Анне очень нравились темные вьющиеся волосы Дионизио – при встречах с ним с глазу на глаз и в мечтах она любила легко запускать в них руку и ощущать их мягкость. Его тонкий и одновременно мужественный профиль сводил Анну с ума. Двигался Дионизио быстро и порывисто, при разговоре много жестикулировал, особенно, когда волновался. Улыбка выдавала в музыканте человека открытого и импульсивного – он всегда смотрел собеседнику прямо в глаза.
Было уже светло, но не солнечно. Небо затянуло тучами. По улицам и закоулкам в сторону Campo dei Fiori тянулись ручейки людей, кто шел в одиночку, кто с детьми. Горожанам площадь была хорошо знакома публичными спектаклями сожжения еретиков, ведьм и прочих отступников веры. Он старался не смотреть по сторонам, но до его уха уже доносились выкрики и смешки в адрес сегодняшних жертв, что вызывало в груди жгучее ощущение боли. Почти бегом он добрался до Тибра в районе моста Sant Angelo. На мосту, вдоль набережной и прилегающих дорог стояли копейщики и гренадеры. Подступиться близко оказалось невозможно. Тибр хлёстко дунул в лицо порывом ледяного ветра, едва не сорвав шляпу.
Вскоре из ворот Castel Sant Angelo выехали четыре роскошные кареты, у двух из которых имелись задернутые плотной тканью окна. Чуть позже, в сопровождении солдат в миланских латах, вывели четырех женщин в длинных балахонах из грубой серой ткани с большими капюшонами, накинутыми на головы. Связанные по рукам и друг с другом, они, обессиленные долгими пытками и голодом, едва переставляли босые ноги, еле удерживая тела, чтобы не свалиться на дорогу от порывов ветра.
– Странно, уже в серу переодели, – проскрипел кто-то над ухом Дионизио.
То была дряхлая старуха с черными растрепанными волосами, трепыхавшимися на ветру из-под ветхого черного платка с неопределенным выцветшим рисунком, в длинной черной юбке и странной, разъеденной временем палкой в руке. Глаза старухи смотрели пусто и невидяще.
– Почему в серу? – недоуменно спросил Дионизио каким-то хриплым, не своим голосом.
– Как почему? Ясно ж почему! Чтобы точно сгорели. Их на площади должны переодевать! Прилюдно. Порядок таков. А они, ведьмучки, уже в сере. Все не так стали делать! – потрясая палкой, скрипела старая карга. – И на телеге должны везти, а не пехом идти!
«Сама ведьма», – чуть было не выругался вслух Дионизио. Порыв ветра с реки вновь обдал лицо холодом. «Боже! Как скот ведут на убой!» Он всматривался в каждую из девушек, пытаясь поймать их лица, цвет волос. «Анна? Где ты? Подними
