куда идти, или же у него кружилась голова. И опять он удалялся от меня, с какой-то, как мне показалось, терпеливой и роковой неизбежностью.
Это был он; тревога возродилась во мне с новой силой, так как я хорошо знал, что мы хотя и петляли, но отъехали далеко, на несколько километров, чего человек пешком никак не смог бы сделать за это время. И все-таки загадочный араб был там и направлялся к лагуне: кто его знает, чего он там ищет? Да нет, ничего он не ищет, я это прекрасно понимал. Кто бы он ни был – человек из плоти и крови или мираж, – но он пришел ко мне, чудом перенесся с одного края туземного поселка на другой, чтобы явиться предо мной, и я осознавал (или, может, внутренний голос нашептывал мне это) некую неясную связь с этим существом.
– Какой тип? – безмятежно откликнулся мой спутник. – Парень с миской, что ли?
– Да нет же! – сказал я со злостью. – Разве ты не видишь вон того, вдали?.. Нет, он опять куда-то…
Слова в буквальном смысле застряли у меня в глотке. Был ли то световой эффект, или обман зрения, или подлое надувательство, но человек опять словно растворился в воздухе. Я стал что-то бормотать, растерянно оглядывая пустынную местность.
– Ты перегрелся, – заметил мой спутник. – Давай вернемся на корабль.
Тогда я попробовал рассмеяться и сказал:
– Да нет, что ты, я пошутил.
Вечером мы снялись с якоря. Корабль спускался по каналу к Красному морю в направлении тропиков, и всю ночь образ араба не покидал меня, хотя я упорно пытался думать о чем-нибудь будничном. Мозг сверлила навязчивая мысль, будто я вслепую бреду по пути, определенному кем-то другим. Мне даже мерещилось, что человек из Порт-Саида к этому причастен, что именно его прихоть направила меня по этим южным дорогам, а его медвежья походка – лишь способ привлечь мое внимание: подобными приемами издавна пользуются деревенские колдуны.
Корабль плыл, и я мало-помалу убедил себя, что ошибаюсь: все арабы одеваются более или менее одинаково, и я, совершенно очевидно, обознался по вине своего безудержного воображения. И все же в то утро, когда мы причалили в Массауа, я почувствовал в душе смутный отзвук былой тревоги. Я сошел на берег один в самое жаркое время суток и, гуляя, останавливался на каждом перекрестке, чтобы осмотреться вокруг. Казалось, я провожу что-то вроде испытания, пробую на прочность некий шаткий мостик. Интересно, появится ли вновь этот человек или призрак из Порт-Саида?
Я бродил полтора часа, и солнце (пресловутое солнце Массауа) ничуть меня не смущало, потому что испытание, похоже, оправдывало мои ожидания. Пешком я прошел через Таулуд, остановился осмотреть дамбу, видел арабов, эритрейцев, суданцев, много прекрасных и уродливых лиц, но его так и не встретил. С радостью я жарился на солнце, как если бы мне удалось оторваться от преследования.
Потом пришел вечер, и корабль вновь отплыл на юг. Все мои спутники уже сошли на берег; я был едва ли не единственным пассажиром и чувствовал себя непрошеным гостем в этом чуждом мне мире. Отдали швартовы, корабль начал потихоньку отходить
