к груди:
– Непременно, сир, – и повернулась к двери.
– Кира…
Она остановилась, все так же напряженно, хотя я не понимал причины.
– Милорд, – слабым голосом произнесла она, а затем набралась смелости: – Зачем вы это делаете?
– Что я делаю? – заморгал я в искреннем недоумении.
Так и не обернувшись, она ответила:
– Называете меня по имени. Так не принято.
Холодный голос отца прозвучал у меня в голове: «Так не принято, милорд». Я заставил его утихнуть. Но страсть была сильнее осторожности, и я невнятно пробормотал:
– Я просто хотел… чтобы мы были чуточку ближе, вот и все.
Она повернулась ко мне, и в ее зеленых глазах читалось понимание – понимание и… страх? Конечно же нет.
– Простите, я не хотел вас обидеть.
– Я ваша слуга, сир. Вам не нужно извиняться. – Она отчаянно покачала головой, прикрыла глаза и спросила: – Но… почему я?
– Простите?
Низко над нами пролетел флайер, и потревоженное защитное поле пентхауса слабо замерцало в воздухе. Я проследил за тем, как машина удаляется, мигая в сумерках красными и зелеными габаритными огнями. Лейтенант стояла, выпрямившись и выставив вперед тонкий подбородок.
– Несколько недель назад вы приказали мне сопровождать вас в ваших поездках, еще до этого происшествия.
«Происшествия», – с горечью подумал я, не позволив лицу дрогнуть от воспоминаний о нападении.
Но Кира еще не закончила и повторила опять:
– Почему я?
Она стояла, опустив голову, с закрытыми глазами. Я преодолел бесконечность между нами и схватил ее маленькую огрубевшую ладонь. Девушка напряглась, словно сжатая пружина, и, как мне показалось, затаила дыхание. Не найдя слов для ответа и расхрабрившись, как никогда в жизни, я поцеловал ее.
Она словно окаменела.
Я успокаивающе, как мне хотелось думать, сжал ее руку. Я был тогда почти мальчишкой и понятия не имел, что делать дальше. Говорят, в такие мгновения время замирает, но на самом деле замирает только ваше дыхание.
И Кира. Кира по-прежнему стояла неподвижно, словно камень.
Я отодвинулся, смущенно и неуверенно:
– Простите, я не должен был это делать. Я…
Она прижала руку к груди, вторая все еще оставалась в моей ладони. Я отпустил ее и отступил на шаг. Смуглое лицо Киры побледнело.
Я оглянулся и продолжил бессвязно бормотать, теперь уже обращаясь к ней официально:
– Лейтенант, я…
Мертвым, сухим голосом, подтверждающим ее страх передо мной, она сказала:
– Если милорд желает, я… я могу… могу прийти к нему…
Я не услышал ее «в постель», потому что прокричал:
– Нет!
Только не так, будь оно проклято! Не так. Я тоже замер, осознав, что по-другому не получится. Я был палатином, сыном
