– Степан Васильков… гм… – сказал Степа и, чуть поколебавшись, протянул руку старику, чувствуя себя крайне неловко.
Он почти полностью протрезвел и догадывался, что выглядит сейчас не лучшим образом. Перегар, вонища, страшный перегар, он сам не знает, куда от него деваться, волосы наверняка растрепанные – Степа на ходу пытался причесать их рукой и даже не смог расцепить в некоторых местах, так они спутались… Сколько дней он не причесывался? Три… Или больше… Он не пил запоем, нет. Просто как пришел домой после театра, где ему в очередной раз сказали «нет», как сел за стол, налил себе вина, заплакал после второго стакана, так счет дням и потерял. Не в том смысле, что потерял себя. Нет, к счастью или к сожалению, напиваться, как напиваются некоторые – до полной потери себя, когда не помнишь ничего, что происходило в дни запоя, – он не может. Его норма – до первых слез, а потом вино, водка, любое спиртное идет с трудом. Ты и не пьян, и не трезв. Вот как бы умудриться попасть или туда, или сюда. А промежуточное состояние крайне тяжелое.
– Матвей Калганов, – со сдержанной гордостью сказал старик.
Степа присмотрелся. Да не такой уж он и глубокий старик. Лет… семьдесят или меньше. В таком возрасте люди еще сыновей себе на юбилеи заказывают от молодых жен. Как, например, муж Людмилы Григорьевны, точнее, бывший муж. Прожил с ней сорок лет, с двадцати пяти до шестидесяти шести, развелся, женился на двадцатилетней, и она ему родила мальчика. Все друзья очень сомневались в том, что мальчик – его, лишь он не сомневался, говорил, что всю жизнь жил для того, чтобы встретить свою единственную любовь и родить сына, как-то пропуская тот факт, что сын у них с Людмилой Григорьевной есть и уже внуки вовсю бегают.
– Что, Георгий, привел друга? – спросил дед Матвей как ни в чем не бывало.
Гоша сморщил нос, молча состроил деду рожицу, прошел через всю комнату к окну и залез на подоконник. Быстро достал телефон и уткнулся в него.
Матвей посмотрел на Степу.
– Его мать попала в больницу, – объяснил Степа. – Я – сосед.
– Что с ней?
– Я не знаю. Потеряла сознание, увезли на «скорой». Она ведь жена вашего сына?
Матвей пожал плечами.
– Кто теперь кому жена, кто кому сын – не поймешь. Где он, этот сын? Внука вижу – мой внук. А сын… Ну-с, присаживайтесь, вот стул, сейчас освобожу…
Матвей снял со стула стопку старых книг и журналов и придвинул стул к Степе.
Степа сел и огляделся. В комнате стоял небрежно застеленный диван, на котором, очевидно, спит Матвей, другой кровати не было, еще один стул, весь завешенный одеждой – серый растянутый свитер, джинсы, пара рубашек, носки, висящие внизу по перекладине стула, и хороший, слишком хороший для такого места стол – из золотистого благородного дерева, со слегка округлыми ножками. На столе был включен компьютер, на мониторе – открыт текст. Матвей заметил взгляд Степы и любовно погладил стол:
– Мой
