это? – удивлённо спрашивает Эдвин.
– Потому что нынче это страсть какое плохое имя!
– Чем же оно такое плохое?
– Опасное имя, дорогуша! Гиблое имя!
– Ну, как говорится, кто живёт опасно, тот проживёт долго.
– Коли так, то этот самый Нэд будет жить вечно – такая огромная ему сейчас грозит опасность!98
Эти слова она буквально выкрикивает Эдвину в ухо, да ещё и костлявым пальцем ему в грудь тычет, так что юноша даже отступает на шаг. Потом, ещё раз прокаркав ему совет благодарить судьбу, женщина споро уходит через пустырь в направлении ночлежки «Койка за два пенса».99
Эдвин в задумчивости возвращается на Главную улицу, назад, в свет фонарей. Пророчество странной женщины нейдёт у него из головы. Рассказать ли о нём Джеку (который, кстати, один и зовёт его Нэдом) или поберечь его нервы? Наверное, будет лучше сегодня ничего не говорить, а рассказать утром за завтраком – как забавный случай из жизни, не более.
До назначенного часа остаётся ещё минут двадцать, и Эдвин проходит по улице дальше, до моста через реку. Он смотрит через парапет на холодную рябь воды, и грозные слова странной женщины снова и снова звучат у него в ушах. Во всём он видит теперь дурные знаки: в завывании ветра, в багровеющем закате, в дрожащих огнях на берегу, в печальном звоне колоколов на башне собора. Охваченный тревогой, он почти сбегает с моста и спешит к домику над воротами.
И вот уже второй гость поднимается по каменным ступеням.
* * *
Джон Джаспер проводит этот день в прекрасном настроении, гораздо лучшем, чем у его гостей. С утра он обходит несколько лавочек и магазинчиков, торгующих сладостями, и выбирает всякие вкусные разности для своего племянника – Вы же понимаете, он не задержится долго в гостях, поэтому надо его угостить на славу! По дороге он встречает своего нового друга, мистера Сапси, и между прочим рассказывает ему, что сегодня вечером ужинает с Эдвином и ещё с этим, знаете ли, дикарём, который находится на попечении у каноника Криспаркла. У мистера Сапси, понятно, не находится ни одного доброго слова об этом «иностранце с неанглийским цветом кожи».
Из-за школьных каникул у хормейстера нет сегодня уроков музыки, но на службах в соборе ему всё-таки приходится присутствовать. Голос его нынче особенно хорош, просто обворожителен. Вероятно, это потому, что мистер Джаспер сегодня защищает своё золотое горло от холода в соборе чёрным длинным шарфом из крепкого крученого шелка – все прихожане отмечают этот новый предмет в его обычном церковном облачении. После блистательно исполненного хорала «Поверни моё сердце к законам Твоим, не дай мечтать мне о богатстве» хормейстер даже удостаивается похвалы от младшего каноника.
– Позвольте поблагодарить Вас, Джаспер, за доставленное наслаждение! Как Вы прекрасно пели! Восхитительно! Божественно! Я уверен, что так может петь только тот, у кого и на душе всё так же легко и свободно.
Эдвин встречает хозяйку опиумного притона, приехавшую в Клойстергэм «искать иголку в стоге сена», т.е. своего клиента, имя которого ей было не известно. После слежки за ним в первой главе (как мы узнаем позднее) она лишь выведала название города, где тот живёт. Не дождавшись следующего его появления (Джаспер ведь теперь курит опиум дома) и зная из его сонного бормотания, что преступление назначено на ночь перед Рождеством, она не выдерживает и приезжает в Клойстергэм. Из её диалога с Эдвином становится понятно, что она слышала про «Нэда», его невесту и про опасность, грозящую этому Нэду в Рождественскую ночь.
Получив у Эдвина три с половиной шиллинга на опиум (т.е. на бутылочку Лауданума, ровно столько и стоившую в аптеке), хозяйка притона уходит (как написано у Диккенса) «в направлении ночлежки». Однако неизвестно, ночует ли она там (поскольку она ведь обещала Эдвину «не доставлять хлопот и тотчас же уехать») или же, действительно, уезжает – за ночлежкой на пустыре у газовой станции в Рочестере располагалась также и стоянка дилижансов.
