ним той глубоко обиженной студенткой. Он искал в закоулках памяти ее лицо. Какое оно? Какие у нее глаза, волосы и тембр голоса? Должно же хоть что-то задержаться в его мыслях? Хоть что-то?
Немного погодя, когда дыхание по-прежнему рвало грудь, сердце раскатисто гремело, он отважился попросить у нее разрешения писать ей. И она согласилась, ответив скромным, но многообещающим «да».
Егор не писал ей три дня. Обдумывал свое решение. Теперь он жалел, что скоропалительно предложил ей переписку. Почему? Зачем? Для кого он старается? Для себя, чтобы снять преподавательский груз вины с плеч? Для нее, чтобы хоть чем-то утешить ее юношеское страдание? Из-за этой истории он не дал пятой группе контрольный тест, а лишь поспрашивал устно и всех вместе. Все у той же пятой группы не стал принимать зачет, выставив всем автоматически «зачтено». Он не понимал, что с ним творится, но чувствовал себя все хуже, словно виноват в судьбе каждого из них. Насчет преподавательской вины в судьбе студентов он поделился мыслями с Ларой, и она слушала молча, не перебивая его, иногда поджимая алые губы.
– Ну, что скажешь? – тихо спросил он, опуская взгляд.
Она помотала головой и дернула плечом. Затем встала со стула и направилась к двери кабинета под его опустошенный взгляд. Как покинутый родителями ребенок, Егор ждал от нее ответа, больше помощи, а она спешила сбежать от него. Как же так? Вдруг она обернулась, грозно поглядела на него и сказала:
– Я никогда не лезла в твою жизнь. Но это уже слишком. Тебе следует пойти в отпуск или… или…
– Что?
– Закрутить роман, вот что! Чтобы меньше думал!
Отношения.
Этим же вечером он ей написал.
Она ответила.
На следующий день он снова написал. И снова они говорили долго-долго. За ним последовали другие дни.
Он хотел попросить номер телефона. И позвонить. Услышать ее голос. Но не решился, ведь и ему придется с ней говорить, а голос у него дрожит, как рука, в которой он держал телефон.
Они обсуждали ее сборник рассказов, литературу, ее дипломную и его докторскую. Вспоминали запах минувшей осени и говорили о нынешней зиме. Он написал, что видит из окна: крупные мокрые хлопья снега, больше похожие на крупные капли дождя, облепившие город, как стайка белых мух; прямо под окном вытянули свои тонкие, беззащитно оголенные ветви липы, на которых растянуты новогодние гирлянды с мелкими лампочками в форме цветка, – и на душе у него становится тепло, глядя на вновь цветущие липы, тем самым напоминая прожитые годы. Она не любит зиму того города, в котором находится сейчас, и часто вспоминает зимние вечера Щегловска. Нынешняя зима пахнет для нее солью и непросохшей штукатуркой, и праздников она не ждет. И само собой как-то получилось, что Егор признался, что тоже пишет, и в памяти ноутбука
