трупами платформу?
«Плохо твое дело, товарищ Томский. Ох, как плохо. Перестал доверять собственным глазам? Скоро тебе потребуется консультант-поводырь. Будешь сверять его ощущения со своими, искать среднее арифметическое и, основываясь на нем, составлять мнение об истинном положении вещей. Веселенькая же у тебя начинается житуха!»
Скрипнула дверь, и на пороге появилась Елена с двумя кружками в руках.
– А вот и я! Там тебя Аршинов добивается по какому-то важному делу. Я сказала, что дела подождут. Война войной, а завтрак по расписанию.
Томский посмеялся над шуткой Лены. Как показалось ему самому – слишком фальшиво. Жена принялась рассказывать о своих планах на день. Говорила что-то о продуктах, сетовала на продовольственные проблемы. Томский кивал в знак согласия, даже что-то отвечал, но мыслями был далеко. Ему никак не давал покоя инцидент с сапогами. Не инцидент, если быть откровенным, а зловещий симптом. Только присутствие Елены мешало вновь с головой окунуться в размышления о лабиринтах подсознания. Он с трудом дотерпел до конца завтрака и поспешил к Аршинову.
Прапор встретил его в компании двоих парней. Одного Томский узнал сразу – это был долговязый часовой с наивными глазами, участник сюжета одной из галлюцинаций. Второй был постарше, кряжистей и отличался очень мрачным видом. Он почему-то постоянно сопел, что придавало ему обиженный вид.
– Слышь, Томский, эти клоуны, – Лёха сделал ударение на слове «клоуны», – треплются о том, что ночью по платформе кто-то шастает.
– И ничего я не треплюсь, – надул губы обиженный. – Своими глазами того мужика видел. Весь в желтом с головы до ног. Вон там он ходил. Пригибался, падла…
– В желтом! Скажешь тоже, – хмыкнул долговязый. – Обычная у него одежда. Камуфляж. И ростом он примерно с вас будет.
Когда парень поднял руку, указывая на Томского, тот вздрогнул. К счастью никто этого не заметил. Часовые продолжили спорить, а прапор – насмехаться над ними.
– К черту пошли, оба! – рявкнул он, в конце концов. – В желтом, не в желтом… Нечего мне тут панику сеять! Зарубите себе в носы: никто из посторонних ночью по нашей станции не шарится. Ясно?
«Посторонних? Ай, да Аршинов! Влепил в самую точку. Не посторонние ночью гуляют по платформе, а те, кто не помнит, когда надевали свои сапоги. Тебе достаточно протянуть руку, чтобы схватить шатуна за шиворот».
Томский вновь дернулся. На этот раз он испугался, что произнес эти слова вслух. Часовые не ошиблись. Они действительно видели его на платформе. Наверняка бродил в полубреду, прислушиваясь к голосам из своей больной головушки. Может, стоит сказать Лёхе правду? Нет. Пока нет. У него еще остался запасной козырь в рукаве. Правду он скажет после того, как Берзин откажет ему в надежде на излечение.
– Пороха ребятки не нюхали, вот и мерещится им всякая чертовщина, – с деланной беззаботностью подытожил Томский. – У страха, как говорится…
– Гм. Точно. Не служили они под моим началом. Я ж, Толян, и не из таких увальней
