пританцовывая и якобы с легкостью кружась, на скулящем от невыносимой тяжести паркете, резко покачнувшись, она улетела на балкон.
Этот «яркий сценический образ» с громом и с треском расколошматил там, все наготовленные для сдачи в стеклотару по 50 копеек, пивные и водочные бутылки, и банки по 10 копеек.
Глава четвертая. Жена профессора. Ева Колготкина
Через несколько минут после погрома, в дверях квартиры, бронированных шпоном под металл, возникла из «неоткуда», перепуганная насмерть, изредка присутствующая дома, последняя супруга академика – неуловимая Ева Колготкина.
– А что у вас тут? А-а? Кто у вас тут?
Звездина незамедлительно ответила ей, как рубанула топором по свинячьей тушке:
– У нас тут- Гитлер капут!
– Нет, я не пОняла, что у вас всё-таки тут, а?
– А у нас тута – Марфута! Вот так-то, Эвочка Безроговна.
Бывшая Мария можно сказать впервые в жизни была довольна этой самой жизнью и заулыбалась во весь свой скуластый рот.
Нет, про её рот, я думаю, было бы правильнее написать губастый рот. Так и запишем. А что у Звездины могло быть скуластым? Правильно, скулы. Так сейчас и запишем, что Звездина улыбалась во все свои скуластые скулы. Так и записали. А Ева, глядя на неё, обомлела.
– Мария! Впервые вижу. Вы и улыбка?! Вот это глобализм! Неисчерпаемо! Улыбка на лице, у вас?! Да, что такое могло произойти на этом континенте? Я вас, милочка, сейчас же допытаю. Обязательно вскройте сей секрет. Не скрывайте ничего от меня! – усердно допытывалась, пытливая жена Ева Колготкина у несостоявшейся пока и засмущавшейся, балерины.
– Да, бес с вами, Эвочка! О чем тут произносить? Отстаньте от меня, я в печали на самом деле.
Но Еве было не угомониться, разительные перемены в толстой, всегда угрюмой домработнице были на её лице и заставляли сомневаться и подозревать. Но вопрос в чём? – не закрывался.
В тёмной голове Колготкиной вдруг сверкнула мысль. Сверкнула, как молния, озаряющая весь склон и весь небосклон:
– Неужели!? Неужели, он?
– Что, он?
– Не что, а кто… Неужели, он…
– Что, кто неужели, вы чё?
– Ну, он? Почил?! Или не почил? – не смея надеяться, наконец-то выдавила из себя, некогда – горячо, в течение, нескольких дней, любимая жена профессора.
– Да, плевать мне на ваше почил – не почил, он мне имя великое поставил. Такое имя! Такое, что боюсь даже теперь вам сказать, что со мной будет и как дальше всё покатится под фанфары.
Мадам Звездина, хотя вполне может быть даже еще и мадмуазель гордо выставила вперед свою огроменную грудь, перекрыв ею все проходы и подходы к другим проходам по квартире.
Худющая женщина Ева, как дикая кошка металась, рвалась вперед, подпрыгивала выше лампочки, ни на минуту не оставляя
