четыре, не меньше…
Привезли вдрызг пьяного старшего лейтенанта, в таком виде его отвезли сразу на дивизионную гауптвахту.
В пограничных районах действуют законы военного времени, – технику грозит до десяти лет тюрьмы. Могут разжаловать в рядовые и направить в дисциплинарный батальон на три года, – это хуже тюрьмы… С разрешения комэска остаюсь с ремонтниками, Беркутов тоже остаётся. Работаем без перекуров. Надо успеть за два – два с половиной часа, иначе до темноты не облетать самолёт… Успеваем.
Докладываем руководителю полётов; Беркутов просит разрешения на запуск двигателей и взлёт. На КП всё начальство.
– Три подскока, три посадки. Потом взлёт.
– Есть три посадки!..
Всё проходит благополучно. На дежурство заступаем в полном составе.
«Фитилей» хватило на всех – от командира эскадрильи до зампотеха дивизии. Не обошлось без «вопросов» замполита и «особистов». Мне досталось рукопожатие Беркутова – для меня это больше, чем благодарность комдива. Старшего лейтенанта никто больше не видел.
Комдив посчитал для него тюрьму и дисбат слишком мягким наказанием – понизил его в звании до лейтенанта и отправил служить на полигон в Плесецк – там его медленно, но упорно и с аппетитом будут съедать комары и гнус… Всё это время, в основном в пятницу вечерами и по выходным, мы проводили время втроём – Людмила, Соня и я. С наступлением весны, тепла и увеличения светового дня, наши встречи стали проходить чаще и продолжительней. Но почти всегда втроём и в основном по вечерам.
Иногда Соня без предупреждения внезапно исчезала куда-то по неизвестным для меня причинам, и мы гуляли с Людмилой вдвоём.
Болтали о всякой чепухе, но я часто чувствовал на себе её взгляд, словно она хотела что-то сказать и не решалась. Я старался не давать повода для серьёзного разговора, ибо предполагал, о чём может пойти речь; у меня не было ответа на её вопросы и, поэтому, я сам боялся такого разговора…
Дело в том, что ещё в самый первый день нашего знакомства, я поймал не себе изучающий взгляд Людмилы, но моя душа всё больше склонялась в сторону Сони, может быть, зов крови – не знаю. С Соней мне никак не удавалось остаться вдвоём для серьёзного разговора, к тому же мне иногда казалось, что Соня или специально уходила от разговора, или вообще не хотела его заводить…
Всё больше меня смущали её внезапные исчезновения, неизвестно куда и зачем. Родственников у неё здесь не было – это я знал точно. Знакомые, друзья? Я не ханжа и вполне допускал, что до моего появления у неё могли быть увлечения, тогда почему бы не сказать честно? Ещё мне казалось, что Людмила знала о причинах этих исчезновений. Может, об этом она хотела мне сказать, но не хотела выдавать подругу?
В общем, если на службе всё было нормально, то в личном плане всё было наоборот. Как в песне – первым делом самолёты… Тем временем, наши совместные встречи продолжались… Надо мной уже посмеивались
