также, а вот насчёт Сони я никак не мог понять, что тётя Клара имела в виду. Ясно одно – она что-то знает, но не может или не хочет говорить…
Ещё в начале, буквально за первый месяц службы влился в коллектив эскадрильи. Мы делали одно дело, каждый знал друг о друге, кто чего стоит. Не понаслышке, а по делам. У меня появились друзья, товарищи, всегда готовые прийти на помощь, и ты сам приходишь к ним, если видишь, что друг «зашился», и они не постесняются попросить, в любых вопросах – служебных или житейских, без разницы. Мы дружили всей эскадрильей, независимо от возраста, званий и занимаемых должностей. Эскадрилья приняла меня в свою семью.
Банальное правило – «один за всех и все за одного» было непреложным законом жизни нашей эскадрильи. Никогда и никого мы не оставляли один на один со своими проблемами.
Если кто-то из лётчиков отставал в лётной или боевой подготовке, опытные товарищи садились с ним в «спарку» и «вывозили» его до тех пор, пока всё не вставало на свои места.
Если техник не успевал или у него что-то не получалось, на помощь приходили все техники и расходились только тогда, когда самолёт был полностью готов к завтрашним полётам.
Иногда комэск устраивал «мальчишник» – нет, нет, это совсем не то, о чём вы подумали. Это означало, что в «узком» кругу намечался серьёзный разговор, подальше от глаз замполита и ушей особиста. Справедливости ради, надо сказать, что замполит был неплохим человеком – из лётчиков, списанный с лётной работы по состоянию здоровья, но всё же… у него своя служба… Об особисте и говорить не приходится. Приглашался и командир полка с заместителем – они были выходцами из нашей эскадрильи – «мальчишники» и совместный отдых – были детищем командира полка.
На этих «мальчишниках» шёл откровенный и серьёзный разговор о жизни эскадрильи: о лётчике, позволившем явиться на «работу» не в «форме», или о механике, допустившем при подготовке машины к полёту невнимательность или халатность, граничащую с преступлением. Речь могла пойти об офицере, допустившем хамство с подчинёнными или обложившем нецензурной бранью молодого солдата – срочника.
Речь могла зайти и о недостойном поведении некоторых офицеров и прапорщиков вне службы. С особой осторожностью и деликатностью говорили о личной жизни и семейных проблемах.
О темах «мальчишников» заранее не сообщалось, но комэск к разговору готовился сам, или поручал подготовку кому – нибудь из офицеров или прапорщиков. К разговору о личных или семейных проблемах, он готовился особо тщательно и скрупулёзно. Если вопросы были неоднозначными по своей сути, комэск подключал к этим вопросам жён офицеров.
Эти «мальчишники» не ставили перед собой задачу «пропесочить» виновного: на них ставилась задача каждому участнику понять причину и подоплёку проблемы, – искренне, от души высказать своё мнение по поводу случившегося.
На этих «посиделках» никаких «оргвыводов» не делалось; это право и возможность
