– Бррр! – а Лизка визгнула, чувствуя, ползающих по её ляжкам и промежности, мух.
У Урки загорелись глаза, он раздвинул Лизкину пиздень, и в образовавшуюся половую щель, поползли мухи!
Урка резко сдвинул губки и прислушался, улыбаясь.
В зависшей тишине, даже Лизка затихла.
Отчаянное жужжание, попавших в ловушку мух, услышали все!
Урка раздвинул губки, и ошалевшие, окосевшие и ослепшие от яркого света мухи, стали вываливаться из Лизкиной пизды!
Оставив Лизку, истекающую соком квашеной капусты, он раздвинул мои губки, и когда назойливые и глупые мухи полезли, отталкивая друг друга, в половую щель, резко сдвинул их!
Но манёвр оказался неудачным: или мои губки были слишком скользкие, или слишком маленькие, в общем, двух мух он зажал между губок и они, отчаянно трепыхаясь и вереща, как резаные, стали, изо всех мухуйных сил, выкарабкиваться.
Оооо!
Это было и мучительно, и приятно одновременно: с одной стороны, я, брррр, представляя, как они там трепыхаются, вся (!) покрылась пупырышками и мне казалось, что противные мухуи ползают у меня в животе, но их трепыхания и крылышками, и лапками, и постепенное продвижение к свободе, было, скажем так, щекотно (!), и от вульвы, удушливой волной, плеснуло к груди сладострастием. И когда мухуи вырвались из западни, и обиженно жужжа и барражируя, улетели, Урка раздвинул мои губки, и из пизды вывалилась задохнувшаяся муха, с слипшимися, не то от сока капусты, не то от моего сока, крылышками.
Передохнули?! Думаете это всё? Ага, как бы не так! Наши мытарства, а может и не мытарства, только начинались.
– Давай хлеб! – приказал Урка, Тарзану.
– А чё это ты командуешь? И для чего он тебе?
– Щас узнаешь! – Урка стал выгребать капусту из Лизкиной пиздищи, шуруя в ней своей шаловливой ручонкой
– Эй ты там! Полегче ручонками! Не в своей жопе ковыряешься! – выкрикнула Лизка и дёрнулась, сдерживаясь, чтобы не заржать: было очень щекотно.
Урка вздрогнул и стал действовать осторожнее.
В эту минуту, из-за угла пятиэтажки, выбежали местные подростки с футбольным мячом, но увидев наших, примолкли и перешли на шаг.
– Тээк! – Квазимода обошёл мусорку и ткнул пальцем в мальчишку, которому, на вид, было не больше тринадцати – Шкет, а ну ка, марш домой к мамке! Мультики иди смотри!
Шкет послушно развернулся и пошёл назад.
Это ж надо? Квазимода, оказывается, чтил кодекс и не хотел, чтобы подрастающее поколение совращалось непристойностью, творящейся за кучей!
Видимо, с местными, наши были знакомы: Квазимода, скользнув по оставшимся глазом, хмыкнул и мотнул головой, словно бы приглашая.
И теперь на нас с Лизкой, растележившихся на рваном кожаном лежаке, пялились уже девять с половиной пар глазёнок, горящих похотливым любопытством.
Под Лизкиной попой оказалась такая куча капусты, что у вновь прибывших округлились глаза.
Из
