style="font-size:15px;"> Зоя Игоревна давно забыла о стыде и гневе. Она больше ни о чем не могла думать, кроме как о Ткачеве и его морфемах, особенно о корне. Но она была благоразумной девушкой, и воплотить ткачевские, а теперь уже и свои, фантазии в реальность казалось ей немыслимым, невозможным. Она очень дорожила своим местом в лучшей гимназии города.
А в конце учебного года письма перестали приходить. Ткачев по-прежнему являлся на все уроки и пожирал Зою Игоревну глазами со своей последней парты, был всегда безукоризненно подготовлен, получал отличные отметки, но… писем не писал.
Зоя Игоревна сломалась. Она то вызывала Ткачева на каждом уроке, лихо лупя в журнал пятерки, дырявя от выжигавшей душу страсти бумагу школьного журнала, то, напротив, переставала вызывать его, уходила в игнор, невзирая на всегда стремящуюся ввысь его руку.
Тщетно.
А потом, когда закончились все экзамены и в школе запахло краской, а вереницы перевернутых парт выстроились в коридорах, Зоя Игоревна, зайдя в кабинет уже ушедшего в отпуск завуча, чтобы вернуть туфли, которые та одалживала ей для выпускного, увидела на столе бесстыдно раскинувшую все свое междометие директрису, а с ней – Ткачева. Который обособлял ее во всех падежах.
Пик и Пок
Жили-были Пик и Пок,
Пок – толстенный, как мешок,
Пик – длиннющий, как сосиска.
Ты представил их, дружок?
Пик работал циркачом,
Шпаги он глотал причем.
Пок завидовал немного —
Он районным был врачом.
«Если что-то предпринять,
Шпаг не сможет он глотать.
Что же делать… я же медик…
Надо как-то помешать…»
Пик в тот день бежал домой
Со всех ног, как заводной,
Дорогой билетик в ложу
Другу он достал, герой!
– Пок, смотри, что я принес!
А ему кувалдой в нос.
Вот така мораль, ребята,
Вот такой апофеоз.
Человечек из резиночек
А вы верите в любовь с первого взгляда?
Вот и Люся Воробьева не верила. Никогда не верила. А зато в одиночество очень даже верила. И проживала свою жизнь в уютной старинной однушке в центре Львова, на площади Рынок, доставшейся ей от бабушки по материнской линии. С другой стороны, почему «проживала»? И не проживала вовсе, а так, прозябала. Потому что разве это жизнь? Хотя Люсе так не казалось.
Люся трудилась в журнале «Рукоделие в каждый дом» верстальщицей. Сейчас вы ждете, что в следующем предложении я напишу, что работу свою она ненавидела ровно так же, как и свою жизнь? А вот и нет. Любила она свою работу, как ни странно. С радостью шагала каждое утро на трамвай номер три, который, весело урча, принимал ее в свои объятия и начинал пьяно мчаться по городу. Люся плюхалась на одиночное сиденье по левой стороне, подмигивала проплывающему мимо
