в ветвях любимой плакучей ивы запутался нежный ночной ветер, не холодно от него, нет, хоть и босая, хоть и ночь, а вот и пригорок, с которого так хорошо видно всю околицу и на который она так любила подниматься в детстве, но когда она делала это последний раз – она никак не могла сейчас вспомнить.
Все так же ведомая невидимой силой, неся тяжелый плеск, маятником раскачивающийся у нее внутри, Кася опрометью взбежала на пригорок и ахнула. Все было, как тогда, много лет назад. Тысячи смыслов пронеслось у нее внутри в одно мгновение, плеск всхлипнул и подкатился к самому горлу. Над головой внезапно пронеслась стайка стрижей. И Кася вдруг все поняла. Она раскинула в стороны руки – и пуховый платок упал с плеч, оставшись белым пятном на седой рассветной траве. Взвившийся с ивы ветер, тот самый, что нежно обнимал Касины пятки минуту назад, вдруг так же нежно, но уверенно, не оставляя никаких сомнений, охватил ее, и больше не было ни мыслей, ни вопросов. И плеска тоже больше не было. Кася встала на цыпочки и полетела.
Кася. Часть 2
Сначала Кася открыла только правый глаз. Кругом было ярко, слишком ярко, чтобы это можно было выдержать. Тогда она прикрыла его назад. Левый открыть не получалось, как и всегда – открывался только правый или оба, такова уж была ее особенность. «Ну ничего, полежим с закрытыми, подумаем, что со мной могло произойти». Однако долгим думам не суждено было случиться – рядом с ухом раздался громкий бодрый бас:
– Тааакс, ну и что у нас здесь? Есть какие-то подвижки, Алла Петровна? Вроде ж уже пора. Ага, и сам вижу, что процесс пошел. Ну-ка, голубушка, открываем глазки, да-да, не стесняемся, потихонечку, не спеша, вот таааак… Здрасьте!
На Касю смотрело энергичное густобородатое и совсем еще молодое лицо довольно плотного мужчины в белом халате.
– Ну что вы нам расскажете, Екатерина Брониславовна? Или нечего? Вот и я так думаю, что нечем тут хвастаться. Аяяй, такая молодая красивая женщина, что это за босоногие вылазки ночные, что за полеты во сне и наяву? Нет, Петровна, – продолжало лицо, обращаясь уже не к Касе, а, наверное, к той самой Алле Петровне, что, должно быть, находилась в этом же помещении, но Касе ее не было видно, – это ж надо, а? Ты подумай! До чего эти невротики дошли! Значицца, оставила мужа и детей, вышла себе в чисто поле босая посеред ночи и вперед, таво! Полетела она, летунья! Ох, блин… Что ж вы так живете сложно? Чего вам не хватает, мамаши вы молодые, спрашиваю я вас? Молчите… А потом вот тут лежите. Целыми палатами. Ну ничего, лежите. Вам же и на пользу. Что я, сам не знаю, каково оно… У самого трое, да все дошкольники. Так я хоть мужик. Утром сюда, на работу, а вечером к ним. Вот и гоняю жену, чтобы не придумывала себе всякого, чтобы не мыслила свои мысли до трех часов ночи, чтобы на курсы йогоукалывания или кройкофитнеса какого пошла. Я ж не всегда на работе, пришел – и иди, пожалуйста, что я, не справлюсь?
– Палатами?.. – прервала бороду Кася и не узнала свой голос, таким тихим, слабым и хриплым он был.
– Ну
