тебе это рассказать, раз уж мы все теперь на Пути истины[37] … Он ко мне сватался дважды, ну да. В первый раз мне было не больше двадцати. Отец старался меня уговорить. “Бриан Старший – человек хороший, состоятельный. И земля у него есть, и тугая мошна”, – говорит. “Не пойду за него, – говорю, – хоть бы мне даже пришлось взять шаль у Нель и стоять в ней на ярмарочном помосте”. “А что так?” – спросил отец. “Потому что он мерзкий зудила, – говорю. – Ты посмотри, какая у него козлиная борода. Посмотри, как у него торчат зубы. Как он гундосит. Какой он косолапый. Посмотри, что за грязная лачуга у него, а не жилье, как он весь грязью зарос. Он же в три раза меня старше. Он мне в деды годится”.
И я была права. Ему тогда было почти полсотни лет. Сейчас ему почти сто, и он все еще топчет землю, не проболев ни дня, не считая редких приступов ревматизма. И ходил за пенсией каждую пятницу, пока я еще жила на этой земле, мерзкий зудила!..
“Своенравное дитя только своих советов и слушает”, – сказал мой отец и больше ни о чем уже со мной не заговаривал.
Вскоре, после того как Нель вышла замуж, он заявился снова. Я как раз собиралась поставить чай, когда смеркалось, я это хорошо помню. Поставила чайник на очаг и хлопотала над углями. И вот этот тип вошел ко мне и начал ни с того ни с сего, прежде чем я даже успела его распознать: “Выйдешь за меня, Катрина?” Вот прямо с порога. “Думаю, я тебя заслужил, второй раз сюда прихожу. А я уж потерял достаточно здоровья от жизни без такой красивой сильной женщины…” Клянусь своей душой, вот прямо такую речь и сказал.
“Не выйду за тебя, пень ты трухлявый, хоть бы я зеленой пеной изошла от жизни без мужчины”. Схватила каминные щипцы, а в руке у меня был чайник с кипятком. Я не стала терять ни минуты, Муред, выбежала к нему, на середину комнаты. Да только он выскочил в дверь. Чтоб ты знала, Муред: по части мужчин мне попробуй угоди. Я была хороша собой и приданое достойное… Еще чего, Муред, выходить за Бриана Старшего после всего, что сказала Нель…
– …“Может, она победит”, – говорю. И сую руку в карман, а затем достаю и говорю: “Теперь уж все или ничего”, – и беру билет у барышни. А она мне улыбается светлой улыбкой, от всей души, без всякого злого умысла. “Если Золотое Яблоко победит, – говорю, – я тебе конфет куплю и свожу на фильму. Или ты предпочитаешь немножко потанцевать… Или пропустить пару стаканчиков в укромном уголке в гостинице «Вестерн»”…
– …Qu’est ce que vous dites? Quelle drôle de langue! N’y a-t-il pas là quelque professeur ou étudiant qui parle français?
– Орывуарь. Орывуарь.
– Pardon! Pardon!
– Закрой пасть, зануда!
– Вот бы дотянуться до этого олуха, уж я бы его угомонил. Или так – или он бы у меня заговорил, как положено христианину. Каждый раз, как кругом говорят про Гитлера, он начинает лопотать что есть сил. Кабы кто-нибудь его понял, думаю, оказалось бы, что он вовсе не так уж благодарен Гитлеру…
– Ты разве не слышишь, всякий раз, когда рядом произносят “Гитлер”, он обзывает его “сучьей мордой”
Путь истины (
