вдоль клинка, а поперек. Да и сам меч достаточно светлого цвета, что тоже свидетельствует о прекрасном качестве.
Затем дружинник закинул меч себе за голову, прижав к затылку серединой клинка и ухватив второй рукой за самый край, и никто даже ахнуть не успел, как он, слегка побагровев от натуги, поднапрягшись, согнул его так, что даже сумел прижать к ушам. Любиму оставалось только вытаращить глаза от удивления. Сердце у парня екнуло – сейчас сломает! – но Бажен неторопливо ослабил нажим, и клинок выпрямился. Дружинник внимательно посмотрел вдоль лезвия, после чего удовлетворенно пробормотал:
– Все яко и сказывал – добрый меч, ибо сызнова прямой аки стрела.
А тут и обеденный привал закончился, и вновь в путь-дорогу. Вот только теперь по ней вышагивало не три с половиной десятка, а чуть больше половины – на развилке один из дружинников повел мужиков постарше куда-то влево.
Ожск показался уже к вечеру, но к нему Бажен березовцев не повел. Очередной поворот, и они двинулись к стоящим неподалеку от Оки нескольким приземистым и на удивление длинным избам. К тому времени усталым парням было не до шуток, и даже язвительный Гуней про Берестяницу ни разу не вспомнил. Не до того – повечерять бы да завалиться спать.
В иное время они еще непременно бы поворочались на не совсем удобных, хотя и широких полатях да успели бы вполголоса обсудить меж собой диковинные порядки, а тут от усталости уснули быстро, почти сразу. Утром же, едва забрезжил рассвет, в здоровенную хату, где помимо них спало еще больше сотни мужиков, ворвался тот самый Бажен и заорал что есть мочи:
– Сотня, вставай!
Ошалелые от сна, не успевшие толком понять, что к чему, березовские мужики едва успели поднять голову, как тут же последовала новая команда:
– Выходи строиться!
– Это чего делать-то надо? – поинтересовался у Любима спавший слева от него толстый увалень Хима.
– Сказано же, выходи, – буркнул не выспавшийся из-за духоты Любим и не спеша поплелся к выходу.
У самой двери его притормозил Бажен. Отведя в сторонку, дабы не мешал бестолково торкающимся у двери мужикам, буркнул, глядя себе под ноги:
– Коль я что молвил, должен бегом исполнять. По первости прощаю, а далее поглядим. Ступай пока что.
Двор, в который вышли мужики, был огромен и пуст. Однако, присмотревшись, Любим различил в тусклом утреннем свете несколько длинных борозд, тянувшихся то вдоль, то поперек двора. Он недоуменно посмотрел вокруг и шагнул к чудно́ выстроившимся и застывшим в неподвижности мужикам.
– Ты, – ткнул толстой суковатой палкой в грудь односельчанину Любима Прокуде вышедший на крыльцо Бажен, – станешь здесь, как самый высокий. Остальные за им в две шеренги. – Последнее слово он выговорил с запинкой, будто оно было незнакомым и для него. Видя, что парни не торопятся выполнять сказанное, он сурово рявкнул: – Живо становись, коли я повелел!
Наконец,
