в бою на мечах Любиму видеть не доводилось.
А еще Любим успел повидать юного княжича. Да не просто повидать, но и поглядеть на то, как Святослав по команде Пелея выполняет все строевые приемы. Вроде бы и лета малые, смени ему одежонку на более простую, так малец мальцом, а как ловко у него все выходило – бодро, четко, поневоле залюбуешься. Сам Любим эти приемы доселе не очень-то жаловал, а некоторые в душе и вовсе считал ненужными, но теперь, после увиденного, стал относиться к ним совершенно иначе.
А кое-кого из ратников этот приезд наследника рязанского князя побудил к ретивости в иной учебе, связанной с грамотой. И тут пример Святослава оказался благотворным – ох и лихо он чел из свитка, который дал ему Пелей. Даже не верилось, что мальцу, как им сказали, всего ничего – только одиннадцать лет.
Лишь об одном сокрушался Любим – не давали им в руки настоящего оружия. Даже то, что они принесли с собой, сразу отобрали на сохранение, да так и не возвращали. И проку с того, что их толстые деревянные мечи, грубо выструганные из дуба, по весу ничем не отличаются от железных. Все равно не то, ибо дерево оно и есть дерево. Да и копья ихние воткнуть в цель не смог бы даже сам воевода – наконечника-то нет. Правда, метать их все равно метали, намазывая тупое острие мелом, чтоб сразу было видно, в какое место угодило оно на мишени. Пелей же в ответ на аккуратные намеки – пора уж и настоящие в руки брать – лишь усмехался, отделываясь шуточками и прибауточками, которых полусотник знал в превеликом множестве, а наиболее настырным говорил напрямую:
– Не доросли еще, так что вам пока и щита за глаза.
Однако на втором месяце они получили-таки копья. Мечей, жаль, так и не дали, но хоть что-то. Зато боевой доспех к тому времени имелся у каждого. Правда, шили они его себе сами, по вечерам, опять-таки под руководством полусотников. Трудились над ним старательно – чай, для себя, – аккуратно вгоняя под подкладку плотных шапок из пеньки металлические пластины и тщательно обшивая каждую из них – чтоб не соскользнула. То же самое и с бронью, в которую после вшивания металлических вставок превращалась обычная одежа. Получалась она тяжеловатой, хотя на самом деле в сравнении с настоящим кольчатым доспехом того же Пелея, который тянул никак не менее чем на полпуда[57], весила вдвое меньше.
Словом, много чего познал и много чему научился Любим. К концу второго месяца он если и вспоминал себя тогдашнего, то лишь со стыдом, догадываясь, каким недотепой в первые дни он, наверное, казался Пелею. Десяток, в который он входил, был ныне лучшим во всей полусотне, а та, в свою очередь, как доверительно сказал сам Пелей, постепенно выходила в первые в сотне Позвизда. Впрочем, сотней она только именовалась, а на самом деле в нее входило аж четыре полусотни, то есть вдвое больше.
Помнится, поначалу любознательный Любим слегка недоумевал, но все тот же Пелей, к которому ратник обратился с вопросом, пояснил, что сделано это для того, дабы Позвизд, даже после того, как у него заберут наиболее способных людей для особых
Пуд – мера веса у славян. Применялась издавна и составляла чуть более 16 килограммов.
