шансы равны нулю, в гробу она видела такого mr. stallion, крупом я не вышел, определенно. Но главная гнусность ситуации заключается в том, что я по-прежнему стою на нижней ступеньке лестницы, а она – на верхней.
Мы не на равных, в стеклянной витрине ее очков видно лишь мое собственное беспомощное отражение и ступеньки: нас разделяет по меньшей мере пролет, густо усеянный телами таких же жалких типов, как я. Всех тех, кому она отказала, даже не сняв очки. И ее губы – раковины, лепестки роз, скорпионьи хвосты, – слово «да» никогда не слетало с этих губ, зато «нет»… «Нет» засунуто за щеку подобно долгоиграющему леденцу. Который она посасывает с тех самых пор, как на ведущей к ней лестнице стали появляться жалкие типы, похожие на меня.
– Ваш галстук…
– А что с ним?
Опять чертов галстук, надо же! В любом случае вариантов может быть только два: либо он нравится девушке, либо она считает, что он больше подошел бы панде из сингапурского зоопарка. Но девушка выбирает третий вариант, такие девушки всегда выбирают что-то третье.
– Он в чем-то выпачкан.
– Неужели?
– Я думаю, это кровь. Вам нужно замыть пятно.
Быстрая улыбка – настолько быстрая, что мне удается уловить лишь тень; как будто кто-то, сидящий внутри девушки, молниеносно протыкает ее губы ножом и прячет нож за голенище – улыбка тотчас же зарастает. Так зарастают мочки ушей или место, бывшее когда-то культовым Вудстоком: плющ и шиповник в пустых глазницах Дженис Джоплин, сквозь их заросли не продерешься.
Шиповник, дикая роза – вот на что похожи ее губы! Только сунься – и пара-тройка царапин тебе обеспечена. Или того хуже – глубокий порез, кровь можно остановить лишь с помощью перекиси… кстати, девушка что-то говорила о крови.
Она надо мной издевается. Надо мной, галстуком душки-Брэндона и – опосредованно – над самим Брэндоном. Скосив глаза, я исследую поверхность галстучной ткани и не нахожу никакого пятна: она надо мной издевается, вот сучка! Правда, вне поля моего зрения остается узел. «Кристенсен», или как там его. Если предположить, что загажен именно он… Да нет же, черт возьми! Любые пятна исключены, я не проливал на себя коктейль «Проверь ширинку», Лора не стряхивала пепел со своего мундштука, г-жа Паникаровская не лобзала меня ярко накрашенными губами, а ее capungo не орошал струей из бензозаправочного пистолета. Любые пятна исключены.
– Замойте пятно, Макс.
Вот уж не думал, что она запомнит мое имя! И мне безразлично, куда она его сунет через минуту – в копилку, где валяются десятки других имен, вперемешку с неактуальными сейчас венгерскими форинтами и жетонами для игровых автоматов, или вовсе выбросит из головы. Мне безразлично.
Мне небезразлична она.
Я понимаю это, стоя перед писсуаром в сортире и тупо глядя на свое отражение в зеркале. Никакого пятна нет и в помине, хренов «кристенсен» чист. Такими же чистыми были помыслы бедолаги Брэндона перед посещением злополучного итальянского ресторанчика в Рино,
