Все равно она нас «срисовала».
Изредка бросая взгляд на Мальвину, Клюха видел, как она акцентированно смотрела на себя в зеркало, и у него создавалось впечатление, что это ее возбуждало, потому как румянец, пробивающийся сквозь искусственную мазилку, то и дело высвечивал состояние, которым она жила на данный момент. Когда же он еще раз попытался начать читать Устав, Мальвина торжественно, словно это была награда, преподнесла ему карпеток и простецки посоветовала:
– Ну хватит выхрениваться!
И деловито, как будто в соседней комнате не было Сабины Эрастовны, начала его телешить.
Когда он остался в одних подштанниках, Мальвина подвела его к койке, что была отгорожена цветастой занавеской, и скорохвато поснимала с себя все, что подразумевало одетость. И, перед тем, как лечь рядом с ним, отвернувшись, сделала какое-то тайнодвижение. Рассматривая что-то, она буркнула: «Как все не вовремя!», и начала одеваться.
Клюха затравленно сидел в углу постели.
Он все еще переживал сам процесс его телешения. Потому как руки у Мальвины были не только сверхчувствительные, но и поразительно ласковые. Они демонстрировали такую гибкость, что порою Кольке казалось, что в них вовсе нету костей. И он, в порыве неизвестно откуда явившегося красноречия, чуть не воскликнул: «Я никогда не забуду твои руки!»
Был ли Колька готов к чему-то другому, что должно произойти в следующий момент и не случилось по ему непонятной причине, он не знал. Ему нравилась вот эта, доводящая душу до замирания, власть над собой, когда не хочется сопротивляться и строптивиться, но вместе с тем чувствовать, что не сдаешься на милость пошлой похоти с неотъемлемой от тела пакостностью. Он еще не знал, на что способен изощреннейший эгоизм, когда он выйдет из решительного обуздания, и потому млело переживал процесс обратный тому, что должен был совершиться с обреченной неотвратимостью.
– А теперь – уходи! – сказала она, заметив, что он оделся.
2
Наверно, Клюха напитался тем незнакомым запахом, что царил в сенцах у Накось-Выкусь, потому как Витяка Внук, к кому он завернул, чтобы не плестись к тетке, спросил:
– Тебя чего, в одеколоне, что ли, купали?
Отбуркнувшись на этот его вопрос, Клюха поинтересовался:
– А завтра лекции не будет?
– Ишь, чего захотел! – завеселел Внук. – Думаешь, каждый день у тебя немая будет гузыки с ширинки скусывать?
У Клюхи – в два надлома – отвалилась челюсть. Однако он не стал давить наивняка, вопрошая: «Откуда ты знаешь?», а сделал вид, что ничего этого не слышал.
– Или ты, – продолжал подначивать Витяка, – собираешься поучиться у лектора, как слово «революция» нараспев произносить?
И вдруг Клюха сказал то, чего Внук от него не ожидал.
– Я бы устрял с ними, чтобы до города доехать. Ведь это их автобус там стоял?
– А чего это тебя в губернию-то потянуло? – на манер деда Протаса поинтересовался Внук.
Клюха –
