дома поцапался? – И, чтобы дать возможность Клюхе продлить признание, высказал отношение к его родителям: – Продуманные у тебя старики; одной рукой корку хлеба протягивают, а другой – отравой его посыпают.
И Клюха чуть было не взорвался в их защиту. Слишком грубо было сформулировано обвинение Перфишки. Уж кому-кому, но не ему говорить, что на кордоне его не встречали-не привечали. Грех дугу гнуть, когда она уже кривая.
Но Колька обуздал в себе это порывное чувство. Даже губу прикусил, чтобы не вымолвить ни слова. И Перфишка, неожиданно сделав усмешливым лицо, произнес:
– Вот переполошим хутор! Сразу двоих ухарей, как корова языком слизала!
В другой раз Клюха бы закобызился, что Перфишка его к себе в пристяжку ладит, а сейчас, подгоняемый горячей мыслью скорее сгинуть, пока не остыл, из опостылевшей ему привычности, он неразборчиво буркнул: мол, пусть попляшут без их музыки.
Клюха чуть приуткнулся носом, и, заметив это, Перфишка спросил:
– Чего, попятный ход отработать хочешь?
– Да не-е! – чуть подраспел Колька ответ, который подчеркнул досадливость и затруднения. – Денег у меня на поездку нету.
– Это херня! – заверил Перфишка; хотя тут же спротиворечил себе неслыханной Колькой складушкой: – Мы – люди тэмны, нам трэбэ гроши да девки хороши, да и танцовать мы не горазди, нам бы поебтись! – И он, ржало переведя голос в хохот, заключил: – Мне расчет ныне дадут, потому на первое время хватит, а там видать будет.
И, не прощаясь, ринулся прочь. И только пройдя с полсотни шагов, оборотившись, крикнул:
– Будем живы, не помрем!
Глава третья
1
Перфишка не сказал Клюхе, что в городе у него все же была родня. Правда, дальняя. Но это не помешало перемещенцам заявить, что они приехали не на один день и что придется потерпеть все, что они тут выкинут и совершат.
Родня Перфишки состояла из двух человек: из суетливого доброхотца, с обжатым от постоянной пьяни лицом, которого звали Елизар и кто приходился ему то ли сватом, то ли братом, и шустроглазой, с порывистыми движениями бабенки, которую муж постоянно прозывал разными именами: то Машкой ее покличет, то Дашкой, а один раз даже повеличал Флеониллой.
Елизар работал дворником, и когда они заявились во владения, где он вел свой шустр, тот как раз дочищал снег у последнего подъезда дома. Хотя истинное умерщвление снега учинил дождь: лупанул в полночь, и к утру до хлябости изжевал сугробы; только со льдом справиться не сумел, хотя и его поизрябил-поизоспил изрядно.
У своей родни Перфишка вел себя так же нагловато-развязно: нахлобучил шапку на глаза Елизара и, когда тот, обеззренев, завертелся на месте, дал ему шутейного пинка под зад; Машу же-Дашу-Флеониллу он так подзудил подреберным держанием, что она долго хохотала как полоумная.
На Клюху ни муж, ни жена не обращали внимания, словно он был вещью, которую Перфишка привез с собой и ненароком оставил у порога.
Они
